Агенты Берии в руководстве гестапо
Шрифт:
Правда, в начавшемся «потеплении» отношений как советская, так и германская сторона были отнюдь не бескорыстны. Каждая преследовала собственные цели. Немцы надеялись за счет России в какой-то мере компенсировать материальные убытки, политические и геополитические потери, понесенные в результате поражения. Рассчитывали внедриться в разрушенную Гражданской войной советскую экономику, а если получится, то и подмять ее под себя, получить рынки сбыта, торговые выгоды. А людские и сырьевые ресурсы русских делали их ценными союзниками на будущее, в случае нового конфликта со странами Антанты.
Для большевиков Германия тоже выглядела естественным партнером, чтобы можно было противостоять
Те же самые теории марксизма, доработанные Лениным, учили, что настоящий, полноценный социализм возникнет на базе развитого капиталистического производства, многочисленного и организованного рабочего класса. А концентрация капитала и промышленности в руках монополий признавалась предпосылками для создания общества «нового типа» — для революционеров достаточно будет захватить власть, взять в свои руки руководство монополиями, и они станут готовыми структурами социалистического производства. То есть в какой-нибудь отсталой Индии или Румынии социализм еще предстояло строить и строить из «феодальных пережитков», подобные страны могли служить разве что человеческим резервом, могли своими восстаниями привести к косвенному ослаблению главных империалистических держав, но в материальном и идеологическом плане СССР пришлось бы тащить их «на буксире», как Монголию или республики Средней Азии. Иное дело — Германия, где все теоретические предпосылки были налицо.
Кстати, если уж разобраться, то при любом развитии событий эти планы были авантюрой. Ведь теория быстрого перехода к социализму путем захвата власти и использования готовых государственных и производственных структур уже показала несостоятельность в самой России. Наша страна до революции ничуть не отставала от Германии и успешно конкурировала с ней на мировом рынке. И только хаос Гражданской войны да радикальные революционные реформы, разрушившие экономику, отбросили Россию далеко назад. Но Ленин почему-то полагал, что в Германии все будет не так, что там его теории реализуются в полной мере, и страна перейдет под коммунистическую власть эдаким спелым яблоком с нетронутой мощной промышленностью и научно-технической базой.
Может быть, это объяснялось тем, что сам Ленин питал очень теплые чувства к немцам. Многими исследователями уже отмечалось, что он благоговел перед германской дисциплиной, организованностью, аккуратностью, ученостью. Например, А. Г. Латышев приводит богатую подборку документов, где вождь прямо противопоставляет достоинства этой нации «русским дуракам», «русским дикарям», а то и «паршивой российской коммунистической обломовщине», которую призывает «брать в учителя немцев» («Рассекреченный Ленин», М., 1996). Не исключено, что данный пунктик давал Ленину объяснение, почему в России внедрение его моделей вызывает негативное действие, а в Германии такового быть не должно.
Но как бы то ни было, планы «мировой революции» сохранялись, а начавшееся политическое и экономическое сближение с немцами создавало благоприятную почву для деятельности в данном направлении.
И вторая попытка экспорта революции в Европу не заставила себя ждать. Весной 1920 г. панская Польша, государство молодое, дерзкое, агрессивное, пользуясь поддержкой французов и англичан, решила округлить свои владения и отхватить у ослабленной Советской республики ее западные области. Но поляки просчитались, на полях Украины и в лесах Белоруссии они понесли жестокие поражения и, преследуя разбитого врага, красные армии неудержимо ринулись на запад. Цели наступления даже не скрывались. И Польшей большевики ограничиваться не собирались. Тухачевский в своих приказах прямо указывал: «Вперед, на Варшаву! На Берлин!»
Эти события привели к резкому изменению политической ситуации вокруг Германии. Черчилль и другие дальновидные политики Запада предлагали срочно пересмотреть свои отношения с немцами — уменьшить репарации, отказаться от дискриминационной политики, ущемляющей германские национальные интересы, смягчить позицию по вооруженным силам, то есть сделать из Германии своего союзника, способного стать барьером на пути советского вторжения. С немцами начались переговоры о возрождении и усилении их армии, отмене ряда пунктов Версальского договора.
Между прочим, столь резкие повороты европейской и германской политики косвенно отразились и на карьере скромного, еще незаметного мюнхенского полицейского Генриха Мюллера. Естественно, планы советских вождей распространить революцию «на штыках» своих войск не могли не озаботить Берлин. Наметившееся было сотрудничество рухнуло, отношения ухудшились. Да еще бы не ухудшиться, если в связи с советским наступлением активизировались коммунистические группировки в самой Германии — те самые, которые создавались и подкармливались Радеком, Рейхом и другими резидентами. И в полиции было решено создать специальные структуры для наблюдения за такими организациями и борьбы с ними. В частности, при управлении полиции Мюнхена для этого стала формироваться так называемая служба безопасности. В новое подразделение набирали лучших сотрудников, среди которых был и Мюллера. 16 октября 1920 г. его перевели в службу безопасности. Начальником Мюллера стал В. Фрик — будущий министр внутренних дел в правительстве Гитлера. Впрочем, его во все времена характеризовали как фигуру «бесцветную».
Вероятно, как раз тогда Мюллер впервые познакомился с коммунистическими доктринами, литературой, оценил сущность и человеческие качества тогдашних германских большевиков. Но в целом результаты деятельности службы безопасности оказались более чем скромными. Точнее, взялась она за порученное дело грамотно, профессионально. Собирала ценную информацию, обзавелась агентурой в революционных кругах. Но серьезной борьбе даже с откровенно подрывными левыми группировками препятствовала беззубая сверхдемократичная конституция Веймарской республики. Попробуй-ка арестуй каких-нибудь революционеров и привлеки к ответственности, если это невозможно «за отсутствием законодательной базы»? И представляется характерным один случай. Когда журналисты как-то спросили полицай-президента Мюнхена Пеннера, знает ли он, что в Баварии существуют террористические группы, готовящие убийства левых лидеров, он грустно вздохнул: «Да, существуют, но их еще слишком мало…» Словом, даже полицай-президент осознавал, что законными методами разделаться с антигосударственными структурами нереально.