Агхора III. Закон кармы
Шрифт:
В срочном порядке ветеринар воспользовался каким-то предлогом, чтобы уйти, а Вималананда победоносно рассмеялся. Я не разделял его восторга и угрюмо пробормотал:
– Стоила ли эта показуха таких трудов? На что последовал ответ:
– Он вёл себя восхитительно! Надо было видеть, как он перетрусил! Будет знать, как болтать о том, что могут и чего не могут йоги!
Скачки в Пуне проходят в гораздо более непринуждённой обстановке, чем в Бомбее, хотя бы потому, что ипподром не выглядит здесь островком зелени среди фабрик и небоскрёбов. В Пуне к ипподрому ведут широкие, обсаженные деревьями аллеи, а к востоку открывается вид на пышные и зелёные Императорские Сады. Другим приятным отличием было то, что в Пуне Вималананду знали значительно меньше, чем в Бомбее, и местная публика не донимала его своим вниманием и болтовней.
Однако на трибуне мы и супруги Ван сидели в разных местах, поскольку ипподром в Пуне имеет только два яруса: первый ярус, который объединён с ярусом для членов клуба, и второй. Пока нашим тренером был Лафанж, мы сидели в первом ярусе на скамейках, которые, несмотря на придававшиеся к ним подушечки для сиденья, всё же оставались скамьями. С переходом к Техмулу наше положение улучшилось, поскольку у Техмула был друг, чья ложа почти всегда пустовала. Таким образом, мы оказались в самой гуще местной аристократии. Справа внизу была ложа индийского джентльмена, который женился на своей няньке-европейке. Чуть дальше вниз занимал место гвалиорский махарадж. Несколько впереди нас сидела распутница Бапси, изменявшая своему мужу-импотенту со всеми подряд. Ложу слева от нас обычно украшали лицо и сигара махараджа Мудхола, который из всей благородной публики больше всего пришёлся нам по душе и с которым мы провели немало приятных вечеров за накрытым столом после наполненного событиями и переживаниями дня, проведённого на ипподроме.
Пожалуй, из всех наших новых соседей наименее всего отвечали нашему эстетическому чувству ожиревшие господин и госпожа Кумар вкупе с ожиревшей дочерью. Считая нас за «простой народ», они относились к нам с нескрываемым презрением, и я без колебаний прозвал их про себя «три поросенка». Господин Кумар имел обыкновение непрерывно мять во рту конец огромной сигары, которая удивительно соответствовала всей его свиноподобной внешности. Само собой возникало сравнение с откормленным поросенком, которому в рот засунули яблоко, чтобы вместе с этим яблоком запечь. Даже Вималананда вынужден был признать, что из всех виденных им людей эти трое как нельзя лучше соответствовали типу человека-свиньи. Ходили слухи, что своим состоянием они обязаны главным образом «кожаной валюте», что иносказательно обозначает торговлю тушами забитых животных. И это было весьма похоже на правду. Искривлённый жестокостью рот госпожи Кумар невольно наводил на мысль о ненасытной свиноматке, пожирающей собственных только что родившихся поросят.
Мы вдоволь поиздевались над «тремя поросятами», но мир устроен справедливо, и вскоре нам стало ясно, что господин Кумар положил на Репея свои поросячьи глазки. Кумар был неглуп и вполне мог заметить, что Техмул и Вималананда готовят масалу: первую победу Репея в его скаковой карьере. Кумар располагал деньгами, с помощью которых он мог сбить ставку, не считаясь с нашими желаниями, так что нам оставалось выбирать, что лучше: иметь в палатке свинью, которая мочится наружу, или иметь снаружи свинью, которая мочится в палатку. И мы вынуждены были пойти на соглашение с Кумаром - он сделал ставку на Репея. Репей считался аутсайдером с шансами на победу, равными 7 к 1. Когда в сентябре он блестяще выиграл скачку, я молча наблюдал, как пришедший после победы на конюшню Кумар отсчитал нам нашу долю выигрыша (примерно десять тысяч долларов) и отправился дальше по делам других «капиталовложений» - а может быть, чтобы засунуть свиное рыло в своё обеденное корыто. Его выигрыш по меньшей мере в десять раз превышал наш.
Я смог заговорить, только когда он вышел.
– Репей поработал на славу, отдавая свой долг, не правда ли?
– А почему, ты думаешь, я назвал его Репеем? [13]– удовлетворённо откликнулся мой учитель.
– Я знал, что такова его рнанубандхана со мной, что он сумеет расплатиться со мной сполна, чтобы освободиться от долга. Опасаться тут нечего. Я только не знал, когда точно это случится.
– И тебя не огорчило то, что в дело вмешался Кумар?
– Зачем огорчаться? Всегда надо стремиться к тому, чтобы распределять свои кармы, запомни это. Делясь своим везением с другими, ты делаешь их своими «товарищами по карме». В результате тяжесть карм распределяется на многих и твоё личное бремя заметно облегчается. Конечно, лучше делить свой выигрыш с хорошими людьми, но если таковых не находится, тогда довольствуйся тем, кого Бог пошлёт, - в разумных пределах, разумеется.
Мысль об освобождении от кармического долга не оставляла его по дороге в отель.
– Мы то и дело бросаемся словами о «выплате долга», об искуплении, но понимаем ли мы, насколько в действительности это серьёзно? Кто знает, быть может, высшая милость, высший дар, который может быть дан человеку, это дар бесстрашия. Даруя бесстрашие, ты говоришь человеку: «Смотри! Вот твоя карма, и справиться с ней ты должен сам. Это невероятно трудно, но я даю тебе мужество, которое поможет тебе выстоять». Помню, в Гирнаре даже был один садху, который готов был одарить мужеством всякого, кто к нему пожалует. Звали его Абхаянанда («Блаженство бесстрашия»). Конечно, это продолжалось недолго. Да и как могло быть иначе? Такое поведение граничит с вмешательством в Божественное провидение.
– Бесстрашие - великий дар, но это ещё не освобождение. Освободить - это всё равно что сказать: «Я беру твою карму на себя». И выше этого уже ничего быть не может. Немногие способны на это, и немногие этого хотят. Рамакришна Парамахамса, поистине великий святой, только три раза за всю свою жизнь взял на себя чужую карму, только три раза. История человечества знает только одного Спасителя - Иисуса Христа! Но как же он дорого расплатился за все эти кармы - распятием на кресте.
– Несколько лет тому назад в Бомбей приезжал папа римский. Людей собралось видимо-невидимо. Мы с матерью Рошни пошли посмотреть. А папа приехал на мерседесе, вышел из машины, поднял руки и произнёс: «Повторяйте за мной: то, что я должен был совершить, я не совершил; то, что я не должен был совершать, я совершил». Все хором повторили. И тогда он сказал: «Именем престола небесного я отпускаю вам все ваши грехи». На мать Рошни это представление произвело огромное впечатление. Но неужели папа действительно считает устранение чужих карм настолько пустяковым делом? Когда то же самое для евреев пытался проделать Иисус, он умер самой ужасной смертью своего времени. А это безболезненное отпущение грехов - сплошной обман, как и сама пресловутая непогрешимость папы. Римские папы снаряжали крестоносцев и поощряли инквизицию - какая уж тут безгрешность! Они приказывали кастрировать мальчиков только потому, что их церковному хору требовались сопрано. Тому ли учил Иисус? Я говорю: нет!
– Только Иисус мог сказать: «Придите ко мне. Придите, и страдания за ваши грехи я приму на себя. Забудьте о своих грехах и начните новую жизнь». Одного взгляда Его глаз достаточно, чтобы сердце твоё растаяло. Весь раджас и тамас выходят из тебя прочь! Но эти христиане твердят только одно: грех, грех, грех, и своими бесконечными наставлениями о грехе они из этого греха воздвигают твердыню. Учение Иисуса забыто. А ведь он говорил: «Забудь о своих грехах. Отдай их мне, и совесть твоя будет чиста. Начни жить по-новому и к грешной жизни никогда более не возвращайся». И какие же муки он претерпел за все кармы, которые взял на себя! Он пошёл на это по своей воле и стерпел всё. Даже Кришна не сделал того, что сделал Иисус. Разве можно после этого не любить Иисуса? Поистине, Он и путь, и правда, и жизнь.
Раджас и тамас - это соответственно стремление к кипучей деятельности и нежелание действовать вообще. Если ум освободится от обеих этих наклонностей, то в нём не останется ничего, кроме невозмутимой ясности и спокойствия. Эта ясность, наполняющая сознание, называется саттвой. Образ Иисуса возник перед моим мысленным взором, и слёзы навернулись мне на глаза. Какая ясность и чистота! Какая глубина этой ясности, не покидавшая Его в самые тяжёлые минуты!
– Но если Иисус умер на кресте, взяв на себя чужие кармы, то не хотел ли он тем самым сказать, что и мы должны следовать его примеру и брать на себя кармы других людей - настолько, насколько нам это по силам? Ведь в конечном счёте если ты любишь ближнего как самого себя и каждый из нас божественен по своей сути, то получается, что он - это ты, ты - это я, и так далее, и, стало быть, беря на себя чужую карму, я в действительности спасаю самого себя.