АГХОРА III. Закон кармы
Шрифт:
Тогда я попросил Арзу обратиться в фермеру как к пахалвану («борцу») и быть с ним помягче и полюбезнее. Она так и сделала. «Вот твой виноград, моя дорогая, – сказал он в ответ. – Бери бесплатно. Только этому не давай, – он указал на доктора Мартанда, – и так слишком здоровый!»
Вималананда очень помог мне своим умением общаться с людьми летом 1979 года, когда моя мать приехала навестить меня. Она проделала долгий путь в Индию, чтобы своими глазами увидеть, как я живу и какие люди меня окружают. Вималананда, постоянно напоминавший мне о моей рнанубандхане с родителями и о необходимости точного её выполнения, безупречно сыграл роль гостеприимного хозяина.
Это лето было самым тяжёлым в жизни Репея. Лишившись своих гениталий, он должен был и дальше зарабатывать на жизнь. Он опустился в класс V-Б в тот период, когда регулярно употреблял свою сперму, однако теперь, не озабоченный более сексуальными проблемами, он мог целиком посвятить себя скачкам, и проявлял к этому недюжинный интерес. К августу 1979 года он уже неплохо шёл галопом, и мы с Вималанандой специально отправились в Пуну, чтобы на него посмотреть. Мы договорились с Техмулом, чтобы он вывел коня перед рассветом, так как не желали выдавать своего секрета любопытствующей публике. Репей был в отличном состоянии. Каждое утро начиналось с галопа. Мы приезжали на ипподром, вызывали Техмула и осматривали коня, пока он готовил его к работе, затем пускали коня в галоп, засекая каждый фарлонг (201,17 метра) по секундомеру. Он мчался к трибунам, а на обратном пути к стойлам мы следили за его дыханием и работой ног. Когда трибуны пустуют и единственная лошадь, играя мускулами и наслаждаясь собственным бегом, несётся по беговой дорожке, чуткое ухо может различить неслышные при других обстоятельствах характерные звуки: звук рассекаемого воздуха при галопе, стук копыт, а иногда даже её прерывистое дыхание, которые многое могут поведать о состоянии лошади. По всем этим признакам было видно и слышно, в какой превосходной форме находился Репей. И никто кроме нас, по-видимому, об этом не знал. Шансы на успех росли прямо на глазах.
Взволнованные блестящей перспективой, мы не спешили обратно в гостиницу, а оставались завтракать в клубе, после чего вновь возвращались на ипподром. В одно такое чудесное утро, когда после ранней работы с Репеем и завтрака хотелось мирно насладиться покоем, мы сидели во дворе Техмула с доктором Лобо – дружелюбно настроенным человеком, который был одним из официальных ветеринаров клуба. Разговор коснулся йоги, и доктор Лобо, до которого долетали кое-какие слухи о жизни Вималананды, высказал сомнение в правдивости историй, рассказываемых о йогах. Вималананда взглянул на меня. Я сдвинул брови и промолчал. Тогда Вималананда предложил доктору эксперимент. Он попросил ветеринара нащупать свой пульс, и пока тот держал его за руку, Вималананда продолжал весело болтать о «многих необычных вещах, которые до сих пор случаются в Индии». Доктор принадлежал к типу темнокожих индийцев. Вдруг его лицо начало быстро бледнеть и сереть, что могло означать только одно: Вималананда остановил своё сердце. Поскольку это сопряжено с огромным стрессом для организма, я не выдержал и стал делать знаки Вималананде, чтобы он прекратил эксперимент. Он сжалился надо мной и подчинился. Продолжая непринуждённую болтовню, он восстановил свой пульс, и краска бросилась в лицо доктора Лобо.
В срочном порядке ветеринар воспользовался каким-то предлогом, чтобы уйти, а Вималананда победоносно рассмеялся. Я не разделял его восторга и угрюмо пробормотал:
– Стоила ли эта показуха таких трудов? На что последовал ответ:
– Он вёл себя восхитительно! Надо было видеть, как он перетрусил! Будет знать, как болтать о том, что могут и чего не могут йоги!
Скачки в Пуне проходят в гораздо более непринуждённой обстановке, чем в Бомбее, хотя бы потому, что ипподром не выглядит здесь островком зелени среди фабрик и небоскрёбов. В Пуне к ипподрому ведут широкие, обсаженные деревьями аллеи, а к востоку открывается вид на пышные и зелёные Императорские Сады. Другим приятным отличием было то, что в Пуне Вималананду знали значительно меньше, чем в Бомбее, и местная публика не донимала его своим вниманием и болтовней. В число немногих его знакомых входил дантист китаец доктор Ван, который каждую неделю появлялся на скачках со своей женой. Время от времени мы обращались к нему за врачебной помощью, которой всегда оставались довольны, и, в свою очередь, делились с ним информацией о скачках, если он желал узнать, какой лошади мы отдаём предпочтение.
Однако на трибуне мы и супруги Ван сидели в разных местах, поскольку ипподром в Пуне имеет только два яруса: первый ярус, который объединён с ярусом для членов клуба, и второй. Пока нашим тренером был Лафанж, мы сидели в первом ярусе на скамейках, которые, несмотря на придававшиеся к ним подушечки для сиденья, всё же оставались скамьями. С переходом к Техмулу наше положение улучшилось, поскольку у Техмула был друг, чья ложа почти всегда пустовала. Таким образом, мы оказались в самой гуще местной аристократии. Справа внизу была ложа индийского джентльмена, который женился на своей няньке-европейке. Чуть дальше вниз занимал место гвалиорский махарадж. Несколько впереди нас сидела распутница Бапси, изменявшая своему мужу-импотенту со всеми подряд. Ложу слева от нас обычно украшали лицо и сигара махараджа Мудхола, который из всей благородной публики больше всего пришёлся нам по душе и с которым мы провели немало приятных вечеров за накрытым столом после наполненного событиями и переживаниями дня, проведённого на ипподроме.
Пожалуй, из всех наших новых соседей наименее всего отвечали нашему эстетическому чувству ожиревшие господин и госпожа Кумар вкупе с ожиревшей дочерью. Считая нас за «простой народ», они относились к нам с нескрываемым презрением, и я без колебаний прозвал их про себя «три поросенка». Господин Кумар имел обыкновение непрерывно мять во рту конец огромной сигары, которая удивительно соответствовала всей его свиноподобной внешности. Само собой возникало сравнение с откормленным поросенком, которому в рот засунули яблоко, чтобы вместе с этим яблоком запечь. Даже Вималананда вынужден был признать, что из всех виденных им людей эти трое как нельзя лучше соответствовали типу человека-свиньи. Ходили слухи, что своим состоянием они обязаны главным образом «кожаной валюте», что иносказательно обозначает торговлю тушами забитых животных. И это было весьма похоже на правду. Искривлённый жестокостью рот госпожи Кумар невольно наводил на мысль о ненасытной свиноматке, пожирающей собственных только что родившихся поросят.
Мы вдоволь поиздевались над «тремя поросятами», но мир устроен справедливо, и вскоре нам стало ясно, что господин Кумар положил на Репея свои поросячьи глазки. Кумар бы неглуп и вполне мог заметить, что Техмул и Вималананда готовят масалу: первую победу Репея в его скаковой карьере. Кумар располагал деньгами, с помощью которых он мог сбить ставку, не считаясь с нашими желаниями, так что нам оставалось выбирать, что лучше: иметь в палатке свинью, которая мочится наружу, или иметь снаружи свинью, которая мочится в палатку. И мы вынуждены были пойти на соглашение с Кумаром – он сделал ставку на Репея. Репей считался аутсайдером с шансами на победу, равными 7 к 1. Когда в сентябре он блестяще выиграл скачку, я молча наблюдал, как пришедший после победы на конюшню Кумар отсчитал нам нашу долю выигрыша (примерно десять тысяч долларов) и отправился дальше по делам других «капиталовложений» – а может быть, чтобы засунуть свиное рыло в своё обеденное корыто. Его выигрыш по меньшей мере в десять раз превышал наш.
Я смог заговорить, только когда он вышел.
– Репей поработал на славу, отдавая свой долг, не правда ли?
– А почему, ты думаешь, я назвал его Репеем? [13] – удовлетворённо откликнулся мой учитель. – Я знал, что такова его рнанубандхана со мной, что он сумеет расплатиться со мной сполна, чтобы освободиться от долга. Опасаться тут нечего. Я только не знал, когда точно это случится.