Агнец на заклание
Шрифт:
Последние лучи солнца затянулись тучами, и все потемнело.
А капли уже падали на шелестящие листья деревьев. Ветра не было, пальмы шуршали своими веерами, и этот шум был похож на шуршание юбок из тафты. Но это только шелест пальм, а вовсе не Камиллы, которая бежит открывать ей дверь.
Домик пуст. Никого, кроме кота. Итак, она вернулась к тому, с чего начала две недели назад. Все таинственно и мрачно.
Сзади послышались шаги, и Дандас встал рядом.
— Что, никого?
— Нет, даже света, только кот орет.
Во мраке Элис заметила, что он улыбается.
Особой
— Дандас…
— Ты в самом деле ожидала, что Камилла приедет? Пошли домой.
— Но… Но ведь телеграмма…
— Кто-то пошутил. Разве ты не поняла с самого начала?
Она наблюдала за его странной пугающей улыбкой.
— Дандас, это ты ее послал? Он покачал головой.
— Нет, но я думаю, что выясню кто. Может, Маргарет. Может, ей кажется, что это веселая шутка. А ты не подозревала, что у нее есть чувство юмора? Неважно, мы ей потом выскажем.
Дандас взял ее за руку. Голос его был глубже обычного, мягче самого мягкого бархата. Он все еще улыбался.
— Должно быть, Маргарет. Она — единственная, кто может знать.
Элис попыталась вырваться, и ее сердце забилось.
— Знать что? — прошептала она.
— Чего ты боишься, любовь моя? Ты разве не знаешь, что я тебя обожаю? Пошли домой. Маргарет вообще ничего не знает, — усмехнулся он.
Наконец все неясные предчувствия и подозрения выкристаллизовались в смертельный страх. В голове беспорядочно мелькали фразы: «Интересно, правда ли то, что говорят о Дандасе», «Маргарет обожает своего отца», «Становится очень опасно», «Счет за нейлоновую красную ночную рубашку — четыре фунта четыре шиллинга…»
Но у нее хватило здравого смысла понять, что сейчас нельзя сопротивляться. Она может только надеяться на таинственного отправителя телеграммы (если это не Маргарет) и на то, что Дандас, несмотря на неуравновешенность, боготворит ее.
«Слепая дурочка!» — подумала Элис о себе. А она-то думала…
«Глупый маленький ягненок», — сказал ей Феликс.
— Феликс, — прошептала она в отчаянии, будто его имя служило заклинанием.
Они уже сидели в машине, и Дандас подъехал к воротам своего дома. Фары высвечивали яркие головки георгинов.
Свет. Кто мог его включить? Дандас остановил машину и тихо сидел. Шторы на окнах были задернуты, но через щели пробивался свет. Темно-красный фонарь заливал холл алым светом.
— Это не может быть Маргарет, — сказал Дандас. — Она уехала.
Элис почувствовала облегчение. Похоже, что освобождается от кошмара.
— Дандас…
— Это не может быть Камилла! — резко ответил он и выскочил из машины.
Элис поспешила за ним, хотя ноги ее дрожали. Она подоспела к входной двери, когда Дандас открыл ее и вошел.
Кто-то внутри пел: «Ночь и день, и ты один…»
Любимая песня Камиллы. Она говорила, что пение — один из ее талантов. Это она!
— Камилла! — радостно закричала Элис и кинулась в прихожую.
Лестницу скрывал полумрак, потому что свет внизу не был включен. Кто-то спускался вниз. Женщина. Она встала на границе тени и, засмеявшись, снова побежала
— Камилла? Идиотка! — Элис бросилась за ней.
— Стой! — резко велел Дандас и схватил ее. Она стала сопротивляться.
— Отпусти! Наверху Камилла. Она…
Но голос ее замер, когда она увидела совершенно белое лицо Дандаса.
Почему? Почему он в таком ужасе? Что он сделал, если так боится Камиллу? Прежде чем Элис поняла, что происходит, Дандас изо всей силы, которая таилась в его теле, втолкнул ее в гостиную.
Она споткнулась о ковер и едва не упала. Когда Элис выпрямилась, то увидела совершенно необычную картину: у холодного камина сидели две женщины и как будто разговаривали. Одна протянула к другой руку. И обе одеты в подвенечные платья, обе — в фате, которая тонким призрачным покрывалом спускается на плечи.
Элис прижала пальцы к глазам, затем опустила руки. Мираж? И Камилла на лестнице, и эти две замершие фигуры нереальны. Это фигуры дрезденского фарфора в полный рост.
Она вздрогнула от странного звука за спиной. Дандас что-то выкрикнул, и вдруг лицо его опало. Он будто постарел. Уголки рта опустились. Он готов был зарыдать! Старик с жалобным выражением мальчика на лице. Затем спокойно — Элис испуганно наблюдала, что он будет делать, — шагнул в прихожую и закрыл за собой дверь. Тихий щелчок — он повернул ключ в замке. Элис не сразу поняла, что осталась с этими двумя странными невестами, беседа которых была прервана на полуслове. Он запер ее в своем музее. Элис подошла ближе и увидела: это манекены с длинными ресницами и ломкими черными волосами, как на витринах. Кто их принес сюда и зачем? Кто-то хотел сыграть с Дандасом шутку. Но почему он до того испугался, что запер ее здесь и ушел? Элис уже не могла думать. Она смотрела только на фигуры невест. Конечно… Она понимала, что это те два подвенечных платья, что показывала ей Маргарет: белое атласное в стиле тридцатых годов и слегка выцветшее кружевное — мисс Дженнингс. Девушки, которая так и не стала невестой.
Камилла живо проболталась священнику о белом подвенечном платье. Так, может, и она была невестой? Была ли?
Элис сама в какое-то глупое мгновение предполагала стать хозяйкой этого странного дома.
И вдруг с ужасающей ясностью Элис увидела всю историю целиком. Застывшие фигуры принадлежали этой комнате, как чаши, как серебро, поскольку эти женщины тоже сделали свой вклад. Конечно, мать Маргарет, соскользнувшая в трещину на леднике, начала, а мисс Дженнингс, которая никогда не надела обручального кольца, добавила, и Камилла с тысячью фунтов от кузины Мод тоже внесла — персидский ковер или пару подсвечников времен королевы Анны. Дандас собирал свои мрачные сувениры, потому что это — его болезнь. Он не мог выбрасывать вещи, даже те, которые способны уличить его: нейлоновую рубашку или замшевые туфли. Камилла, видимо, упаковала чемоданы перед тем, как уехать в Хокитику с Дандасом — получить деньги и, как она думала, выйти за него замуж. А он решился сохранить содержимое чемодана и пошел на совершенно абсурдный риск.