Агнец
Шрифт:
Гаспар не вышел проводить нас до ворот. Как и было обещано, там нас ждал Четвертак — с одеждой и деньгами, что были при нас шесть лет назад. Я взял сосудик с ядом инь-ян, что подарила мне Радость, и перекинул шнурок через голову. Затем сунул обсидиановый кинжал за пояс своей тоги, а узел с одеждой — подмышку.
— Пойдете искать брата Гаспара? — спросил Номер Четыре.
Четвертак был постарше остальных монахов — это он служил у императора солдатом, и голову его от верхушки бритого черепа до правого уха рассекал белый шрам. Рана заросла в форме вил.
— Тамил,
— Идите на юг. Это очень далеко. По пути много опасностей. Помните, чему вас научили.
— Не забудем.
— Хорошо. — Номер Четыре по-военному развернулся кругом, скрылся в монастыре и захлопнул ворота.
— Нет-нет, Четвертачок, не стоит позориться сопливыми прощаньями, — сказал я воротам. — В самом деле. Я тебя умоляю, никаких сцен.
Джошуа пересчитал деньги в кожаном кошельке.
— Столько же мы им и оставляли.
— Хорошо.
— Нет, не хорошо. Мы прожили здесь шесть лет, Шмяк. Эти деньги должны были удвоиться или даже утроиться.
— Как? По волшебству?
— Да нет же. Им следовало их куда-то вложить. — Он повернулся и окинул взглядом ворота. — Придурки тупые. Если б вы чуть меньше времени тратили на то, как всякую срань друг из дружки выколачивать, может, научились бы лучше распоряжаться деньгами.
— Спонтанная любовь, да? — сказал я.
— Да. Гаспар и этого никогда не поймет. Знаешь, поэтому они и поубивали всех йети.
— Кто?
— Горцы. Они истребили йети, ибо не могли понять существа не такого злого, как они сами.
— А горцы что — злые?
— Все люди злы. Об этом я и говорил с отцом.
— И что он ответил?
— Да ну их в жопу.
— В самом деле?
— Ага.
— Ну, по крайней мере, ответил.
— У меня такое чувство, будто он считает, что это теперь — моя проблема.
— Интересно, почему тогда он не выжег это на скрижалях? «ВОТ, МОИСЕЙ, ТЕБЕ ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ, А ВОТ ОДНА В НАГРУЗКУ: ДА НУ ИХ В ЖОПУ».
— Он совсем не так разговаривает.
— «ЭТО НА КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ», — продолжал я — изображать Глас Господень у меня выходит очень недурно. Мне нравится.
— Надеюсь, в Индии хотя бы тепло, — вздохнул Джошуа.
Вот так, на пороге своего двадцать четвертого лета, Джошуа-Назарянин отправился в Индию.
Часть IV
ДУХ
Тот, кто зрит во мне всё и всё во мне, всегда мне близок, да и я от него не далек. [3]
3
Парафраз основного принципа «Сознания Кришны»: «Для того, кто видит Меня во всем, и все — во Мне, Я никогда не потерян, и он никогда не потерян для Меня» («Махабхарата», кн. б «Бхишма (Кришна Дхарма)»).
Глава 20
Дорога была такой ширины, что мы вдвоем едва помещались на ней бок о бок. По сторонам трава вымахала до уровня слоновьего глаза. Над головой мы видели синее небо, а тропу впереди — лишь до поворота, который мог оказаться на любом расстоянии, ибо перспективы в сплошной зеленой канаве не бывает. По дороге этой мы шли уже почти весь день и встретили только одного старика да пару коров, однако теперь к нам донесся шум какой-то немаленькой компании — не очень далеко, ярдах в двухстах. Мужские голоса, причем довольно много, шаги, неблагозвучные металлические барабаны, но самое неприятное — несмолкающие вопли какой-то женщины. Ей было больно, жутко или то и другое сразу.
— Молодые господа! — раздался голос где-то рядом.
Я подпрыгнул и моментально принял оборонительную стойку, с черным стеклянным кинжалом наизготовку. Джошуа оглянулся: откуда голос? Вопли между тем приближались. В нескольких футах от дороги зашуршала трава, и вновь:
— Молодые господа, нужно прятаться.
Из травяной стены рядом с нами вынырнуло до невозможности худое мужское лицо с глазами на полтора размера больше, чем полагается такому черепу.
— Нужно идти. Кали выбирает себе жертву. Идите или умрете.
Лицо сменилось морщинистой смуглой рукой, поманившей нас в траву. Женский вопль достиг крещендо и оборвался, точно голос лопнул слишком туго натянутой струной.
— Пошли. — Джошуа толкнул меня в траву.
Едва я соступил с дороги, кто-то поймал меня за руку и потащил сквозь травяное море. Джош успел схватиться за подол моей рубахи и безропотно волокся следом. Мы бежали, а трава хлестала и стегала нас. Я чувствовал, как на лице и руках выступила кровь, но смуглое умертвие тянуло нас все дальше — в глубины зеленого океана. За собственным сопением и пыхтением я слышал, как позади что-то орут мужские голоса, потом кто-то кинулся топтать траву.
— Они бегут за нами, — сообщило на ходу умертвие. — Бегите, если не хочется, чтобы ваши головы украсили алтарь богини Кали. Бегите.
Через плечо я бросил Джошу:
— Он говорит, надо бежать или выйдет паскудство.
За спиной моего друга я уже видел, как небо царапают обоюдоострые наконечники длинных копий — то, что надо, если хочешь кого-то обезглавить.
— Ясен пень, — отозвался Джош.
В Индию мы добирались больше месяца — сотни миль по самым пересеченным плоскогорьям, что нам только попадались на свете. Сотни миль колдобин. Поразительно: по горам были разбросаны деревеньки, и, завидев наши оранжевые тоги, селяне распахивали перед нами двери и кладовые. Нас неизменно кормили, спать клали в тепле и приглашали оставаться сколько пожелаем. В обмен мы предлагали им невнятные притчи и раздражающие слух песнопения. Такова традиция.
И лишь когда мы спустились с гор на зверски жаркую и душную травяную равнину, стало понятно, что платье наше вызывает скорее презрение, чем восторг. Какой-то человек — зажиточный, судя по тому, что ехал на лошади и облачен был в шелковый халат, — проклял нас мимоходом и плюнул в нас. Да и пешие странники начали обращать внимание, так что мы поспешили укрыться в траве и сменили прикид. Стеклянный кинжал Радости я заткнул за пояс.
— Что он там молол? — спросил я у Джоша.
— Что-то насчет ложных пророков. Самозванцев. Врагов какого-то Брахмана. Насчет прочего не уверен.