Агробление по-олбански
Шрифт:
– Я спрашиваю, чем ваш зикр отличается от зикров других братств.
– Наш учитель говорит: основная задача – развязать гордиев узел сердца, и тогда вы завоюете весь мир.
– Прямо весь мир? Так и сказал? Сколько тебе лет, Горан?
– Девятнадцать. И что? Александр взошел на трон Македонии в двадцать лет, Персидскую империю завоевал в двадцать пять, часть Индии – в тридцать и умер в Вавилоне три года спустя. Его жизнь оказалась очень короткой: ее хватило лишь на то, чтобы создать державу, величайшую из всех существовавших ранее. Впрочем, людей, способных сделать
– И ты планируешь стать одним из них?
– Для этого мы должны путешествовать. Как угодно: по морю, по суше, но только без денег. Наш мастер говорит: вы должны каждый день проходить столько, чтобы ваша одежда становилась соленой на тридцать процентов.
– От пота?
– Не только. Еще и от пыли, и от моря. Это очень важно. Соль есть везде. Соль – это слезы и кровь.
– Без соли нет жизни, – философски заметил Порошкански.
Они выехали на берег лазурного озера неожиданно. Очень неожиданно. Любое ущелье могло стать колыбелью для прозрачной горной воды. Но стало именно это. Вода была чистой, как слюни младенца-македонца. Озеро как раз находится на границе трех государств – Македонии, Греции и Албании. Может быть, здесь прячется Большая Женщина.
– Смотри, как глаза моей младшей жены Эсфирь, – любовался открывшимися видами Порошкански, – а серпантин дороги – как усики Фериде.
Петр посмотрел сначала на Давида, потом на Горана. Зеленый ветер трепал их черные кудри.
– Хотите еще легенду? – разговорился черный Горан.
– Валяй! – Петру было приятно слушать Горана.
– Однажды один из солдат ограбил бедного, ни в чем не повинного крестьянина. Александр приказал связать провинившегося по рукам и ногам и бросить его в мертвое озеро. Но солдат никак не мог утонуть. Тогда Александр приказал его бросить в море не с утеса, а с лодки, и опять солдата вытолкнула вода. Тогда Александр задумался на секунду, а потом приказал развязать солдата. Как вы думаете, почему он его помиловал?
Порошкански только пожал плечами.
– Александр понял, что это был знак Бога. Намек на тот случай с гордиевым узлом. Оказывается, и со связанными руками и ногами можно выжить, даже если тебя бросили в море.
– Раз так, – сказал Петр, – то нам необходимо попробовать, насколько оно соленое.
– Обязательно надо попробовать, – согласился черный Горан.
Они остановили «жучок» на песчаной косе, светлой-светлой, как раскрошенный белыми руками ребенка белый хлеб.
– Я не умею плавать, – признался Порошкански.
– Это не беда, – улыбнулся Петр, – вон твой товарищ Жоржик тоже не умеет плавать, так что придется тебе его ополоснуть. Будете загорать на берегу, пользуясь одной бутылкой на двоих.
– Что вы смеетесь? – возмутился Порошкански. – В нашей семье никто не умеет плавать. Ни Айгюдь, ни Хурхуд, ни Эсфирь, ни Фериде.
– Пойдем, я тебя научу, – дернул Порошкански за рукав Горан. – Это так просто.
– Никогда! – крикнул Давид. – Я категорически против.
– Ты ляг на спину, откинь, насколько
– Э-э-э, только не говори мне, что потом я должен откинуть ноги.
– Да нет, это же так просто.
– Просто пойти ко дну. Вы что, утопить меня хотите?
– Оставь его, – сказал Петр, – он никогда не научится плавать, потому что у него маниакальный страх смерти. Кто-то ему вбил в голову, что он должен вот-вот умереть.
– Ну, это же самое простое. Главное, поверить. Расслабиться и поверить. Отдать себя во власть Бога. И всего божественного – воды, воздуха.
Петр снял сандалии, носки, джинсы, оставшись в плавках и рубашке. Порошкански, хоть и сопротивляясь, но тоже начал расстегивать ремень. Снимая одну брючину, он запутался в штанине, в конце концов упав на песок.
– Не получится, – с досады ударил рукой по земле Порошкански, – когда мне в детстве сказали: просто расслабься и крути педали, я упал, на лбу до сих пор шрам.
– Так ты что, не умеешь на велосипеде кататься?
– У нас в семье никто не умеет. Ни Айгюдь, ни Хурхуд, ни Эсфирь, ни Фериде.
– Но это же так легко.
– Что легко, плавать?
– И плавать тоже легко, когда поверишь. Перед Александром Великим даже море отступило во время его стремительного перехода в Пергу мимо утеса горы Клаймокс.
Он заплыл далеко, очень далеко от берега. Лег на спину и отдал себя во власть волн: с одной стороны – подводного холодного течения, что так приятно обжигало снизу, с другой – надводного течения теплого ветра. Солнце уже распутало гордиев узел своих лучей и теперь вовсю орудовало спицами. Покалывало ими глаза. Вязало теплый свитер.
– Я-у, я-у! – раздался истошный крик со стороны берега. Петр поднял голову и увидел барахтающегося в воде Порошкански. Что есть сил он погреб к нему на помощь. Как оказалось, зря беспокоился.
Порошкански действительно – я-у – делал что-то среднее между «плыву» и «тону». Отталкиваясь двумя ногами от дна, он по инерции метра два колотил своими ластами и культяпами воду. Действовал по принципу: тебя хотят ударить по правой щеке – ты бей первым. Вода, не выдерживая такого напора, отступала.
– Теперь, когда я немного научился плавать, можно уже попробовать сесть на велосипед.
– Дай ему порулить на твоей машине, – предложил Горан, – чтоб он почувствовал ощущение свободного полета.
– Ну уж нет, – сказал Петр, – дудки.
– Потом ему не так страшно будет крутить педали, – не сдавался Горан.
– Дудки, – не соглашался Петр, – дудки я ему дам почувствовать свободу полета. Рожденным ползать летать не дано.
Петр пожалел своего «друга-жука Жоржика». О Порошкански он не подумал.
Они как раз лежали на песке, заложив руки за голову. Петру не дали додремать ночью, и поэтому его тянуло ко сну.
– И во многих местах ты уже побывал? – спросил Петр у Горана. Под бормотание легче заснуть. Это Петр хорошо усвоил с детства, с бабушкиных сказок.