Ахэрээну
Шрифт:
И просто ушам своим не поверил, когда она, захлебываясь, выложила все, что услышала под окном Кайоши Аэмара.
— Этого не может быть, ты что-то не так поняла, или твои родичи придумали лишнего, — взволнованный, Рииши прошел туда-сюда по комнате, позабыв, что Майэрин все еще стоит, не решаясь присесть. — Наверное, Атога по какой-то причине решил не идти в Сосновую или сразу на север, а свернуть сюда — ведь тут почти не осталось народу. Наверное, был приказ, на случай, если рухэй прорвут еще и Ожерелье.
— Тогда у них должен быть этот приказ, верно? На бумаге, с печатью.
— Конечно.
— Но и печать можно подделать, —
— От меня-то ты чего хочешь? — снова рассердился Рииши, но тут же себя одернул. Но она — странное дело — и недовольство его, и вопрос восприняла как должное.
— Предупредить командиров, конечно. А дальше вы сами решите, как быть.
Побледнела, и чуть пошатнулась. Только тогда он опомнился, как ведет себя, усадил на кушетку, кликнул слуг, чтобы как следует позаботились.
А сам поспешил к помощнику Асумы.
Совещание было недолгим; почти все офицеры высказались за то, что все это странно, только ворота лучше пока держать закрытыми, когда отряды из Лаи Кен к ним подойдут. Если покажут приказ — дело другое. И разведчика выслали, чтобы вызнал, куда точно идет Атога и где он сейчас.
Рииши вернулся к Майэрин растерянный, ничего рассказывать не стал, да и нечего было. Велел ей как следует отдохнуть, намереваясь через день-другой отправить обратно, только Майэрин тихо и твердо заявила, что никуда не поедет. У нее все еще были испуганные глаза, и Рииши стало ее жалко. Своей ли волей она приехала, или чужой, она еще очень юная, и, кажется, честная в самом деле. Он собирался оставить ее в своих покоях — пусть отоспится после дороги, а самому, как уже повелось, на ночь уйти к кузнецам. Но в итоге решил, что это будет невежливо и неразумно, и остался, а она, кажется, даже обрадовалась.
Разведчик прискакал обратно через полдня — сообщил, что Атога идет очень быстро, слишком быстро, так обычно части перебрасывают в бой, и будет тут через день на рассвете.
Така распорядился закрыть ворота и всем приготовиться к возможной атаке. Хотя это казалось дикостью — неужто солдаты Лаи Кен пойдут на приступ Срединной? И пусть людей здесь несравнимо меньше, чем у Атоги, это не злосчастная Сосновая, с налету сюда не вбежишь. Это рухэй своих не считают, а зачем командиру Глядящей Сверху класть собственных воинов?
На рассвете меж двух холмов заколыхались знамена, еще сонное светило заблестело на железе доспехов. Людской поток вытекал, словно новая река, и скоро создал озеро перед Срединной. Но, хоть и много пришло солдат, кажется, здесь собрались даже не все. Срединную окружало естественное укрепление, гряда невысоких холмов, на которых можно было занять позицию и обороняться долго, не подпуская неприятеля. За ними и остались люди Атоги, и не видно их было со стен.
Предводитель выехал вперед в сопровождении двух офицеров, грузный, но быстрый, словно камень в кистене, потребовал открыть ворота.
Така, уже стоявший на стене, прошел так, чтобы оказаться напротив него.
— Покажите мне предписание явиться именно сюда, — сказал он. — Вы должны были направляться если и не к Сосновой, то на север.
— Мои солдаты знают, что вы задумали, — издевательски прокричал Атога. — Сдать Сосновую, сговорившись с врагом — если то был враг на самом деле, затем якобы опоздать туда — и все ради того, чтобы поддерживать войну, чтобы Дом Таэна не потерял власть. Только не выйдет и дальше разорять Хинаи и нести горе ее народу.
— Что он мелет? — бледнея, спросил Така
Рииши не ответил, хотя он понял. Все казалось дурным сном — так бывает, когда заснешь на солнце, и муторно, тяжело, и никак не открыть глаз. Или в реальности он стоит на стене, рядом командир Така, еще несколько офицеров младше рангом, и рядом на стенах и во дворе напротив ворот застыли солдаты Срединной, а за ними оружейники, и еще дальше — обслуга крепости, которой настрого было приказано не выходить.
У ворот, изнутри, возникла какая-то сумятица, кто-то кого-то ударил или толкнул, один или два человека упали.
— Что там творится? — прошептал ординарец Таки, тоже это заметив. Но привлечь внимание своего командира, смотрящего за стену, не успел. Один из солдат вскинул лук, и Така покачнулся, осел назад; из шеи сбоку торчала стрела. Офицер у ворот махнул рукой, несколько человек бросились открывать створки.
Он же служил Нэйта, их ставленник, запоздало припомнил Рииши — видел его как-то в доме Макори. У ворот началась сумятица, младшие командиры отдавали приказы вразнобой, солдаты на стенах промедлили, лишенные возможности сразу спуститься и опасаясь стрелять по своим. Створки ворот распахнулись. Солдаты Лиа Кен хлынули в ворота, неостановимые человечьей волей, как ливень. Их было слишком много, и они-то к нападению подготовились, недаром Атога так медлил отсылать новичков на войну.
Это даже бойней нельзя было назвать, скорее, кабаном, промчавшимся сквозь муравейник: разорил и не заметил. Солдаты Атоги старались не убивать без нужды, и, видно, их желание совпало с приказом. Но раненых было много.
Рииши повезло, если так можно сказать, его не задели ни клинок, ни стрела, но, когда сбежал вниз, на привратную площадь, кто-то ударил сзади, сбил с ног, а подняли его уже со связанными руками и без оружия. Огляделся; солдаты Атоги, повинуясь указаниям, отделяли от остальных командиров крепости и старшин оружейников. Он не сумел ни с кем перекинуться словом. Один из старших кузнецов, седой, в сбившейся набок повязке кивнул в ответ на его взгляд, и указал на стену, над которой все еще полыхала прыгающая, вышитая на знамени рысь. Потом всех повели во внутренние дворы, отдельно военных и оружейников.
По дороге снова увидел лицо того офицера, что открыл ворота — неприметное, ведь даже не сразу вспомнил его. Но и вспомнил бы, разве что заподозрил? Сейчас этот человек посмотрел на него пристально и удовлетворенно. Возможно, он и указал солдатам Атоги, выделил главу Дома Нара из прочих, а может, напали местные предатели — те его знали.
Рииши думал, что его закроют вместе со всеми — с кузнецами ли, с офицерами, — но его отвели в отдельную комнатку. Тут стояли стол и скамья, совсем простые, и ничего больше не было: наверное, принимали просителей. Ему тут не приходилось бывать. С ним не разговаривали, не ответили ни на один вопрос, даже о Майэрин. Вели себя даже не грубо, просто никак — он был вещью, которую велено охранять. Руки не освободили. На жесткой и довольно узкой скамье в таком положении сидеть было неудобно, и он пристроился в углу у стены, глядя на дверь. Время поделилось на две половины, одна неслась галопом, другая еле ползла, и молодой человек никак не мог понять, в какой он сейчас половине. Ныло плечо, которым ударился, когда падал, а сейчас оно было еще и оттянуто назад. А еще, падая, о камень рассек щеку, кровь до сих пор сочится. Спасибо, глаз цел.