Ахэрээну
Шрифт:
И за это время успел принять другое решение.
Отряды из Лаи Кен подходят к Срединной? Так пусть Майэрин туда и отправится. Если выехать прямо сейчас, девчонка успеет. Она не привыкла к долгой дороге, но, видно, ради своего ненаглядного готова хоть пробежать этот путь. И чем ее приворожил? Лишь бы и впрямь своей семье не изменила, станется с этих женщин…
А пока пусть приедет туда. Да еще с письмецом от Кайоши для Атоги и Суро. А в письме ненавязчиво намекнуть, что, если хотят поддержки, пусть прилично
Суро, хорек эдакий, жесток, но он умный. Ему сейчас чем меньше врагов, тем лучше.
Да, именно девочка пусть отвезет, и отдаст. Сейчас он все равно затаился в загородном поместье, выжидает. Заявится в Срединную — придет для послания время, а пока не стоит себя выдавать.
А Кэраи… к Трем Дочерям полетит голубь, есть, кому его встретить и потом передать письмо. Голубиная почта — дело хорошее, быстрое, да больно уж ненадежное. Вот и случай узнать, на чьей стороне судьба. Не долетит птичка — значит, Небеса отвернулись от былых хозяев провинции.
Кайоши широко улыбнулся племяннице, так и замершей перед ним:
— Как устоять перед столь жаркими чувствами! Вели служанкам дать тебе все необходимое — поедешь прямо отсюда, и очень скоро.
— Но мама…
— Э, пустое. Ее я уговорю, — он подмигнул девушке: — Матери часто не желают замечать, что дети их уже выросли. Не беспокойся, все будет, как надо.
**
Маленькая черная птица миновала озеро Трех Дочерей, пролетела мимо крепости, не интересуясь тем, что она празднует отход врага, что там — освобождение. Птицам такие вещи не надобны. Но эта, оставив позади военные лагеря Хинаи, устремилась на северо-запад над иссиза-синей полоской реки. Там раскинулась ставка седого волка Мэнго.
Немного не долетев, птица снизилась: ее внимание привлекло что-то красное. На красном переливались блики, и это могла быть вода, только воде не положено иметь такой цвет.
Птица спустилась еще ниже, взрезала воздух, едва не задевая верхушки осоки. Через пару мгновений из той же осоки, раздвигая жесткие стебли, поднялся молодой человек. Но первым он увидел не красное, столь заметное с воздуха, а белое. Несколько перьев снежных цапель, зацепившись, трепетали среди тростника. Несколько длинных ажурных перьев — свадебное облачение. Когда цапель стреляют охотники, именно их забирают всегда.
Убитых птиц не было видно, то ли успели улететь, то ли подобрали их, а может, звери съели, не оставив и следа пиршества.
А еще здесь были гнезда, груды веточек, собранных неподалеку друг от друга. Птенцы еще не успели бы вылупиться, но яйца были отложены; в гнездах он нашел обломки голубовато-зеленой скорлупы. Ни одного уцелевшего; они были раздавлены, словно здесь пробежало много людей.
За камышом чернели стволы и крыши: тут бушевал пожар, но вода остановила огонь, лишь кромка осоки подсохла и пожелтела от жара. Там, на берегу, больше не было деревни, как в камышах не было птиц и птенцов.
Несколько обугленных тел свисало с черных ветвей, верно, их там повесили до пожара.
Осока поредела, показалась вода.
Он склонился над ручьем, затем присел, протянул руку, опуская в воду кончики пальцев. Вода бледно-красная, озерцо, из которого вытекал ручеек, почти не видно из-за тел, сгрудившихся на поверхности. Темная неживая масса, не разобрать лиц, да и одежду не очень. В воздухе был разлит запах не тления — крови, берег тоже был красным, и темно-алые потеки и брызги то тут, то там виднелись на стеблях камыша.
Недавно все произошло, не прошло и суток.
Энори долго сидел на берегу, полоская пальцы в воде, будто хотел отмыть их от чужой крови. Ручей умер. Когда-нибудь он очистится, но очень и очень нескоро. Теперь это мертвое место.
Наконец он поднялся, встряхнул кистью.
Глянул вниз: на подоле одежды и на штанах теперь тоже расплывались грязно-бурые пятна.
Пора было лететь, но Энори отчего-то пошел вниз по ручью, к месту его слияния с речкой. Будь он простым путником, такую бы дорогу выбрал, чтобы попасть в ставку Мэнго.
Осока редела, на пригорке поднимался лесок.
Человек, по одежде крестьянин, сидел, привалившись спиной к осине. Подняв мутные глаза на Энори, какое-то время молчал, затем спросил:
— Ты из рухэй?
— Нет.
Человек бессмысленно повел глазами по сторонам.
— Больше нет никого… И тех, с огнем, нет… Зачем ты пришел?
— Посмотреть.
— Смотри… Ты уже видел такое.
— Ты меня не знаешь.
— Не знаю… У тебя кровь на одежде.
— Как назывался этот ручей?
— Что?
— Я хочу знать название того ручья, — Энори указал в его сторону.
— Просто ручей, у него нет имени… Ты был там? И возле деревни?
— Был, — с этими словами Энори повернулся, направился прочь.
— Погоди… Куда ты идешь?
— Не знаю.
— Расскажи им о том, что здесь произошло… Хоть кому-нибудь расскажи.
— Ты можешь и сам. Ты не ранен.
Человек покачал головой и снова бессмысленно уставился в небо. Он так и не пошевелился, пока Энори уходил.
Глава 6
Сильно отклонились к востоку: дорога петляла уже не среди ущелий, но среди высоких холмов, заросших дроком, шиповником и колючей дикой сливой. Кедры и сосны тут стояли вразброс, словно отбились от прочих, да так и не догнали. Этих мест Лиани не знал, но брат Унно говорил — еще немного, до монастыря осталась всего пара дней. По прямой уже вышли бы, но мало радости случайно забрести в лагерь налетчиков или встретить горных бандитов, которые наверняка уже почуяли кровь и трутся поблизости.