Ахэрээну
Шрифт:
Что, в сущности, знал о ней? Ничего. Но был искренним, говоря о своем уважении.
И до сих пор — хоть и его затея была — не уложилось в сознании, что отныне у него есть жена. Да еще из рода Аэмара. Так упорно стремился к цели, что теперь, как при беге, запнулся о камень и не совсем представлял, что дальше.
Новобрачная должна была приехать к нему, но сперва ее мать приболела и ей понадобилась забота дочери — при полном доме служанок больше ведь некому, а потом господин Таэна-младший уехал, и Аэмара перестали придумывать объяснения, почему Майэрин все еще не в Срединной.
…Сегодня здесь тоже был дождь, час барабанил по деревянным и черепичным крышам, а потом прекратился в один миг, и солнце так же быстро подсушило землю, вместо водяного ковра оставив лужи. Подсушило — и скрылось за тучами. Только в кузнях огонь горит всегда.
По двору недалеко от ворот вприпрыжку пробежала чья-то девочка, подобрав юбку; тут в Срединной, было не так уж мало детей. Их не пускали ни в казармы, ни в крыло оружейников, ни на площадки для тренировки воинов, но детям и без того хватало места.
У командира Асумы у самого было трое, только не здесь, семья жила в усадьбе подле Осорэи.
Бесшумно появился Така, первый помощник командира, в отсутствие Асумы отвечающий за крепость. Уже немолодой, неприметный, с чертами будто бы полустертыми, но с осанкой, сделавшей бы честь наследнику трона. А ступень только вторая, и выше уже не будет, похоже. Для простого смертного и это очень хорошо, но для человека, от которого зависит такая важная военная единица, маловато.
— Как ваши люди? — спросил он.
— Ничего, держатся.
Оружейникам пришлось, пожалуй, хуже, чем солдатам, если говорить об отдыхе. Его не было вообще. Рииши рядом с ними ощущал себя бездельником, хоть сам он не покидал мастерских, особенно тех, где кузнецы старались сделать сталь прочнее нынешней. Следил за работой, говорил с ними с пониманием дела, искал подсказки в книгах своей страны и чужих, но все равно ощущал себя подмастерьем. Ему не хватало знаний отца.
— Если, хвала Небесам, вести не врут, то в войне наметился перелом, — сказал Така.
— Хорошо бы… Лишь бы командир Асума успел в Сосновую вовремя, и помощь из Лаи Кен подоспела.
Девочка побежала через двор обратно, звонко чему-то смеясь. Теперь она придерживала юбку только одной рукой, в другой была бумажная вертушка. Вот так же у нас, подумал Рииши. Вроде и власть есть в руках, а на деле ее крутит ветер.
С поклоном подошел один из солдат Таки, протянул командиру полоску бумаги.
— Командир, голубь принес. От господина Асумы.
— Наконец-то…
Рииши не стал соблюдать мнимую вежливость — шагнул поближе, а Така развернул послание так, чтобы и собеседник мог прочитать.
В записке значилось — «Сосновая пала, рухэй ушли. Найдем их в лесах, никому не дадим улизнуть».
Это было — хуже некуда. Мало того, что разрушена крепость, так еще и враги сбежали, и теперь дополнительно посеют панику в округе, и озлобление на сильных мира
Не успели обменяться и парой слов, как на пороге возник запыхавшийся вестник, сказавший совсем непонятное — отряды Лаи Кен не пошли в Сосновую, движутся вверх по течению Кедровой и через довольно скоро будут здесь.
**
— Разве монахам не запрещено есть мясо?
— Если нет другой пищи, а эта предложена от сердца и не самим добыта, — ответил спутник, как показалось Лиани, слегка неискренне. Может, и тем разрешено, кто, считай, свой обет исполнил и уже готов к вольной жизни?
Дорога к Эн-Хо, если б не пережитое и не страшная вещь за пазухой у брата Унно, могла бы зваться приятной и легкой. Путники особо не торопились — Лиани лучше было сейчас себя поберечь, чем добраться до монастыря и свалиться там, только-только получив совет от настоятеля. К тому же он, видно, слишком выложился до прихода людей из Срединной, и сейчас после недолгого улучшения чувствовал себя неважно. Он подстрелил тетерева и утку, хоть, когда натягивал лук, боль снова ударила по ребрам; еще один раз поймал зайца в силки, так что пищи хватало, и в паре встреченных деревушек путники не останавливались, заходили только разузнать новости. Им пересказывали, со множеством диковинных добавлений, то, что они знали и так. Про судьбу монастыря не ведал никто. Одни говорили, там теперь пепелище, а людей всех повесили на соседних деревьях, не посмотрели даже на то, что монахи. Другие — нет, вроде как цел, Черное Дерево защитило.
Тяжко было от подобных рассказов, и Лиани после первой деревни прекратил расспросы.
Шли предгорьями, более длинной дорогой — но тут и впрямь почти не было риска наткнуться на остатки отряда рухэй. Тем, напротив, стоило держаться западней, в глуши, почти у границ с Мелен.
Завершился второй месяц весны, месяц Кими-Чирка, цвело все вокруг. Лиани старался не смотреть на цветение, больно было. Такая жизнь, красота… и столько людей уже не увидят этого. Даже те, кому вроде и все равно было, пень ли, цветущая вишня.
А монах радовался. Не из-за черствости душевной — просто горечь в нем невероятным образом не мешала радости. И как он столько лет прожил в святой обители? Храмовое дитя, это понятно, деваться ему было некуда, но — как?
Такой живой здоровяк, временами по-детски наивный. Шагает, цветики нюхает, нос и щеки в пыльце.
А вот о нежити он и впрямь много знает. И держит ее уверенно — может, и вправду святой?
— Я все хотел спросить… Ведь вы толком не разговаривали с тори-ай, тогда почему ты там, у завала…
— Поверил ему? Выбора не было, — смущенно сказал монах, отводя глаза. — У недостойного есть возможность держать эту тварь, но он не в силах заставить помочь. Тебя и вовсе так завалило, что не сдвинуть валун.
— И ты отдал ему меня в обмен на жизни двоих?
— Да что ты несешь, силы святые! — возмутился монах. — Отдал! Тори-ай пообещал, что не тронет тебя. А про мародеров недостойный говорил уже — не успел. Их спасать уже поздно было. Увы, их кровь на этих руках… — он мрачно оглядел ладони, загорелые крепкие.