Ахэрээну
Шрифт:
Тайрену держал на коленях листок-послание.
— Это он рисовал. Письмо еще можно подделать, наверное, — тут все в груди Лайэнэ похолодело, — Но не рисунок. Только мы двое с ним знаем…
Не договорил, не стал выдавать секрет. О чем он — о море? Или о какой-то мелочи, незаметной стороннему человеку?
— Это ты взяла нож?
Смысл было отпираться?
— Да.
— Верни, анара подарок оружейников.
— Вам, молодой господин, ценна эта вещь как дар? Или же…
— Если ты его видела, то ты знаешь, — сказал мальчик. — И письмо пропало.
Лайэнэ молча кивнуло. Ей с чего-то было нестерпимо тоскливо и стыдно, хотя что она сделала-то? Мальчик этого не заметил, продолжал говорить, глядя словно вглубь себя:
— А здесь поднялась суматоха, но из-за другого. Они — остальные — с меня глаз не спускали, не хотели говорить, что случилось, но потом все-таки ответили, что против нас замыслили недоброе. Нашему Дому всерьез что-то грозит?
— Возможно, — почти честно сказала Лайэнэ. — У людей власти и их семей всегда есть враги.
— Все не спали, и я не спал, а до этого почти не просыпался, так странно… И у меня было время подумать, — Тэни кончиками пальцев прикоснулся к рисунку, словно к крыльям мотылька, боясь их поранить. — Ты, наверное, не та, за кого себя выдаешь; я думал об этом, но какая разница? Если он хочет, чтобы я жил, я буду жить. Скажет умереть — умру, и никто мне не помешает. Он передумал, значит, пока будет так.
Лайэнэ забыла, какие должно выбирать обращения; не до них:
— Послушай… то, что он тебя вырастил, не означает…
— Ничего ты не понимаешь, — как-то очень по-взрослому перебил ее мальчик, у него даже голос слегка изменился, — Ты мне нравишься, но вот это — он снова коснулся листка, — важнее всего.
— И ты теперь ненавидишь отца?
— Я не знаю. Мне все равно.
«А что бы ты сказал, узнав, кто на самом деле твой воспитатель?» — подумала Лайэнэ, но, глядя в прозрачно-карие глаза ребенка, поняла — это ничего не изменит.
Глава 4
Крепость Трех дочерей впервые за много дней вздохнула свободно — словно не люди, а в самом деле сами стены, камни их задышали, сбросив огромную тяжесть. Тагари, оправившись от раны, разделил свою конницу так, что она с двух сторон ударила по войску У-Шена, стоящему у западного крыла. Не просто ударила, а разделила на несколько частей; ту, что была ближе всего к стенам, одолели защитники крепости, среднюю — воины генерала, а самую последнюю потрепали отряды, ждавшие в засаде, когда она пыталась уйти. У-Шен таки успел скрыться, тварь подколодная, но враг крепости больше не грозил.
Уставшие позабыли о нехватке сил, раненые о боли и слабости. Распахнулись ворота, отряды генерала Таэна входили в них. Народ высыпал на грязные, заваленные мусором улицы — в мирное время таких бы не потерпели, а пока не замечали даже. И с кем стояли рядом, не замечали — дочка богатого торговца, которую обычно из дома лишний раз не выпускали, и то — не одну, тянула шею рядом с каким-то забулдыгой, всем хотелось видеть процессию.
Малиновая рысь колыхалась на ветру, пламенела в вечернем свете, а зеленые с желтым знамена Хинаи казались бледно-оранжевыми. Генерал ехал первым — на рыжем жеребце, солнце играло на железных деталях доспеха и сбруе коня. Главу первого Дома провинции почти все тут видели впервые, и старались запомнить, жадным взглядом выхватывали черты.
Одна только не старалась.
Тагари заметил ее.
На эту девушку обратил бы внимание даже слепой параличный старик. Она стояла, прямая и гордая, вскинув голову, не писаная красавица, но яркая и самонадеянная, как петух среди серых курочек. Словно это она одолела врагов у стен города, и лишь по ошибке ее не приветствуют; но она вот-вот поправит ошибку. Это невольно вызывало улыбку, даже у него, смотревшего на женщин лишь как на источник проблем.
Занятная девушка.
А по одежде судя — актриса.
Тагари придержал коня.
— Как тебя звать?
— Сэйе.
— Ты из местной труппы?
— Из Осорэи. Нас сюда выслали осенью.
— Вот как, и кто же?
— Ваш брат, господин генерал.
Ему стало весело. Ему вообще было весело впервые за много-много месяцев. А теперь есть и повод, полная победа уже близка.
Ох уж эти женщины… как всегда. Что натворили эти актрисы, что их заслали так далеко? Мысль о чем-то серьезном и не мелькнула: иначе не просто выслали бы, а наказали куда суровей.
— Твой пояс вышит как у главы труппы, не слишком ли ты для этого молода? — спросил, прищурясь.
— А вы даже знаете ранги актрис?
Необычная все-таки девушка. Народ вокруг уже присел от страха, а она улыбается.
— Я знаю все ранги и знаки отличия, какие только существуют в этой провинции, — сказал он, и не сдержался, усмехнулся ей в ответ. Тронул сапогом бок коня, и тот послушно двинулся дальше, и вся процессия потянулась, звеня, погромыхивая, сверкая, под флагами и флажками.
— Мне он показался старше, чем был в Осорэи.
— И где ж ты успела? — Акэйин поманила девушку к себе. — Ближе, ближе иди. Знаешь ведь, я люблю видеть лица тех, с кем говорю.
— Успела… и даже не раз. Ну и Энори как-то провел меня поближе на празднике…
— Война никого не красит.
— А я и не разочарована. Кстати, он спросил, как я могу быть главой труппы в такие годы.
Сэйэ присела на постель наставницы, на самый краешек, стараясь не пошевелить матрас.
— Он с тобой еще и говорил! И это при торжественном въезде в город. Я не ошиблась, ты далеко пойдешь.
— Мне особо далеко и не надо уже. И пояс я лишь на время надела.
— Не думаю, что я встану, — спокойно сказала женщина. Сейчас, в полумраке — лишь жаровня освещала комнатку, с распущенными волосами, она казалась совсем юной, старшей сестрой Сэйэ.
— Я достану любые лекарства…
— А, перестань, — отмахнулась Акэйин. — Могло хуже быть, и не только со мной. Помирать я не собираюсь, рано или поздно смогу сидеть, и руки целы. А мой сотник мне и такой рад. Вот незадача — под старость лет, да еще и калеке, встретить достойного мужика!