Ахэрээну
Шрифт:
— Да, знаю.
Снова попросил, глядя прямо и чуть отрешенно:
— Отпустите меня.
— Отпущу, — сказал Асума, — Но лучше бы тебе дождаться, пока путь станет свободен. Мои люди отправятся вслед этим тварям…
— Не найдут они их.
— Целый отряд — по следу?
— Там же немного осталось, десятка три или чуть больше. Сумеют рассыпаться. И у них… они знают горы.
— Тебе что-то известно об их помощниках? О предательстве? — Асума прищурился.
— Нет, не известно. Можете меня заподозрить, — парень сказал это
После разговора с Асумой Лиани отыскал Кэйу. Она немного уже оправилась, но притихла, пригасла, и вздрагивала от любого громкого звука — а тех сейчас, с приходом солдат, разбирающих завалы, было много.
Сейчас девушка сидела на корточках подле уцелевшего кухонного пристроя, перебирала ссыпанные наземь клубни для похлебки.
— Кэйу, я скоро уйду.
Подняла лицо — тоскливое, понимающее.
— Мне нужно к верхним отрогам, к монастырю Эн-Хо. Здесь тебе сейчас будет трудно, после всего.
Она ничего не ответила; клубень выкатился из пальцев, весело устремился по юбке, огибая подол. Лиани подхватил клубень так, будто убегала зверушка, вернул к остальным, присел рядом.
— У тебя есть родные, ты говорила… — держал ее ладони в своих, никак не получалось согреть; наверное, и у него ледяные были.
— Есть, в деревне за тем отрогом. Там я и жила, прежде чем попала в гостиницу…
Слова падали, будто сухие листья. А раньше, в прежние дни, казалось — смех вплетен в ее голос, не разделить…
— Вернешься к ним? А хочешь, пойдем со мной в Эн-Хо?
— Ни за что, — девушка вздрогнула, непроизвольно попыталась выдернуть руку, — Туда возвращаются эти… И ты не ходи!
— Нет, мне надо в обитель.
— Не надо, — Кэйу покачала головой, растрепанные волосы совсем закрыли лицо. — Один раз повезло, больше не повезет.
— Если б один… Я, похоже, бессмертный, — грустно пошутил Лиани. — Все же не хочешь? Брат Унно почти уверен, что монастырь уцелел.
— Ты ведь не затем меня зовешь, — вздохнула она, принялась укладывать клубни в корзину, — Думаешь, обо мне позаботятся там. Да, позаботятся, только мне это не нужно. А вы… идите предгорьями, это надежней. Безопасней будет.
— Верно, мы так и пойдем.
Поднялись оба. Девушка прижала к себе корзинку, затем опустила.
— Поцелуй меня, — попросила она, — Больше я тебя не увижу.
Хотел было сказать, что никто ничего не знает, и, может быть… не сказал.
**
Лайэнэ возвращалась в Храмовую Лощину в повозке, запряженной крепкой лошадкой. Копыта весело цокали по булыжникам, и дорога, и воздух постепенно нагревались от солнца. Последний месяц весны обещали жаркий. А молодую женщину бил озноб, она невольно прятала руки в широкие верхние рукава, обхватывала себя плотнее.
Как хорошо, что страшное то письмо надежно спрятано в Лощине, но за пределами храма. Кто знает, обыскивали ее или нет в городской страже, пока валялась там без сознания? Лучше бы совсем уничтожить послание, и она это сделает. Только сперва нужно добраться к Тайрену.
С Энори расстались у ворот еще в городе, он не стал показываться страже. Это он нашел ей повозку, и заранее рассчитался с возчиком тоже он — Лайэнэ о деньгах в дорогу позабыла, и сейчас сердце грыз еще и этот червячок.
А Энори, разумеется, не сказал, куда направится, но по всему выходило, что вблизи Осорэи его не будет. Наверное, полетит к войску.
Все шло гладко с момента, как он сказал — все готово, и она окликнула слуг, чтобы отнесли ее в повозку, уже ждущую за воротами. Домашние Лайэнэ дивились, как хозяйка, за ночь не покинувшая своих покоев, ухитрилась договориться с возчиком, но это объяснить было легко — заранее назначили час.
Теперь копыта постукивали по камням, и каждый легкий стук отдавался в сердце молодой женщины, и оно билось быстрее, словно могло этим подогнать лошадь.
Вот и пологий склон, и видны уже бесчисленные черепичные крыши храмов и прочих построек, по их скатам разлито солнце, и летают над ними стрижи и голуби, не испуганные громким звуком; тихо сейчас, не время для гонгов. Блаженство, покой и великолепие, и оборотная сторона — неустанная молитва и труд.
Миновали монахов, собирающих пожертвования в главной аллее паломников. Вот и дорожка, мощеная бледно-желтым песчаником, по обочинам зеленеет трава, но ни травинки не пробивается меж камнями; вот и узорные воротные столбы. Один из привратников спросил, кто она, увидел лицо и подозвал мальчика, что-то шепнул ему. Мальчика будто ветром сдуло. Помчался предупреждать…
Но препятствий ей пока не чинили.
Носилки остановились у входа во дворик, где жил Тайрену. Раздался непочтительный свист: заметивший их охранник — не из Лощины, разумеется, невежа — то ли дал волю чувствам, то ли позвал кого. А вот и знакомая худая фигура в серо-полосатой одежде, торопится, словно его жизнь зависит от быстроты.
Молодая женщина выбралась из носилок, прихрамывая, сделала пару шагов. Микеро наблюдал за ней, и охранник был тут. Пропускать ее, похоже, не собирались.
Но ведь если бы Тайрену умер, ее бы иначе встретили, верно? Еще у ворот?!
Она поздоровалась как можно более кротко, даже поклонилась врачу.
— Как здоровье маленького господина? — спросила тревожно-участливо, но стараясь не подпустить в голос ту тревогу, которую испытывала.
— Сносно, — холодно ответил Микеро. Она попыталась было пройти, надеясь, что он или охранник дадут ей дорогу, но врач вытянул руку, преграждая путь. — Где вы были?
— В городе по делам.
— Нет, Лайэнэ Голубая Жемчужина, этого довольно. Я больше не собираюсь терпеть вокруг наследника игры, которых я не понимаю, — сказал Микеро — и сделал шаг в сторону, совсем перекрывая проход, будто опасался, что женщина решит прорваться силой. — Ему и так стало много хуже за эти два дня.