Ахэрээну
Шрифт:
Теперь-то он уж точно видел перед собой Кэйу, а не другую. Живую, растрепанную — кофта на груди почти развязалась, на щеках царапины и грязные разводы. Смотрел на нее, и смотрел, и… пока девушка не кинулась с плачем к нему на шею, тогда только вскрикнул, запоздало перехватил ее руки.
Кэйу заговорила не сразу, поначалу он испугался, что она вообще говорить не сможет — доводилось о таком слышать. Но нет, этого Небеса не отняли у нее. Только звуки сперва не получались, прыгали по губам. Не сразу сумел понять, что она пытается произнести. Не только из-за
Как утопающий за соломинку, так ухватилась за него девушка, а Лиани безнадежно пытался утешить ее, зная, что бесполезно. Потом она собралась, заговорила тверже, и слушать смогла, только все держала его за руку.
— Где же ты пряталась?
— Там, — она показала на угол кухни — каменный пристрой выстоял. Лиани вспомнил, что там стоял сундук.
— В сундуке?
— Нет, там бы нашли, — девушка замотала головой, — Под ним половица отходила, и яма внизу немного, там же погреб рядом, осыпалось… Наш старик все заделать хотел…
О каком она старике, Лиани не понял, но и не уточнил. Может, тот, что сидит во дворе?
— Но как ты… почему не ушла вместе с женщинами?
— Не все ушли, — тихо всхлипнула Кэйу, — А я приболела, ну и потом…
Да, среди тел были и женские.
Дурак я, подумал Лиани. Неважно, что значит это «потом», должен был отправить ее, проследить за этим, а я просто забыл, решил, что уйдет. И попрощаться забыл, так все навалилось сразу. Только не оправдание.
Ее не тронули захватчики — спряталась хорошо, и на теле не было ни одной серьезной царапины. А в душе — он видел, будто Кэйу, прозрачной была — не осталось живого места.
А в его душе — облегчение, что нашлась и жива, но все перекрывала дымная гарь, и не удавалось ощутить простого человеческого родства с этой девушкой: сродни ему была разоренная крепость.
Он собрал уцелевших, рассказал им, что помощь подойдет скоро, и сам на это надеялся. Добравшегося до Сосновой жителя соседней деревни — враг не тронул ее — отправил обратно, привести людей.
Отправил за ранеными двоих из выживших — конюха и мальчишку-подростка из тех, что есть в любой крепости, помогают всем сразу и мечтают о воинских подвигах. У мальчишки была рассечена ладонь — отбил чужой клинок, но сам он был достаточно крепким, если что, на него опереться получится.
Когда здесь будет монах, и подоспеют люди из деревушки, можно будет похоронить убитых, начать хотя бы.
Лиани к осыпи не пошел, хотя сперва думал об этом. Но осознал — свалится на полдороги, и тащить придется уже троих. Кэйу увела его в уцелевшую подсобку при кухне, поменяла повязку, уложила на лавку, отдохнуть хоть немного. Она отчаянно хваталась за то, что можно сделать прямо сейчас, то, что понятно, и боялась на шаг отойти от Лиани, боялась смотреть во двор. А юноша сейчас мог утешить ее только тем, что попросить и принять ее заботу.
Ребра болели по-прежнему, дышать было трудно, но он понял, что все же заснет сейчас. Пробормотав, чтобы Кэйу сразу будила, если что, на худой конец когда посланцы вернутся, он закрыл глаза, чувствуя, что девушка снова ухватила его за руку: то ли Кэйу для Лиани якорь, не уйти навсегда в забытье, то ли он для нее — с ума не сойти.
**
Сумерки бросили притворяться днем, они, сизые и сиреневые, спускались слишком быстро. На стук носильщика распахнулись невысокие резные ворота, Лайэнэ, приложив палец к губам, сделала знак ахнувшим слугам — молчать. Они внесли ее в дом, расплатились с женщиной и носильщиками, засуетились возле хозяйки, а той ничего сейчас не хотелось, только добраться до флаконов и умчаться в Лощину.
Наверное, впервые в жизни ее никто в собственном доме не слушал. Обеспокоенные, домочадцы сновали вокруг — приложить лед к свежему синяку над правой бровью, примотать к ноге компресс из целебных трав. Лайэнэ не умела заставить себя слушаться, обычно ей рады были услужить и так.
Сумерки густели, наливались синевой и вечерними ароматами. Безнадежностью.
— Подите все прочь! — наконец выкрикнула она, сидя на подушках на собственном ложе, и швырнула одну из подушек в служанку. И зарыдала, уткнувшись лицом в покрывало.
Слуги, испуганные и озадаченные, ушли тихо-тихо, не скрипнув половицей, не стукнув дверной створкой. Слезы схлынули так же внезапно, как прорвались. Умирая от стыда и тревоги, Лайэнэ вытерла лицо, кое-как поднялась, дохромала до своих ящичков, поспешно, едва не уронив, вытащила шкатулку. Вот этот флакончик, и, пожалуй, вот этот… он, кажется, тоже не полон. Сдвинула отобранное на край стола. На первое время хватит.
Дрожащей рукой ухватила чашечку со сладким питьем, заботливо оставленным слугами. Весь день во рту не было ни капли воды. Съесть бы еще хоть что-нибудь. Но ворота, ворота…
— Ничего сегодня не будет с ним, можешь не волноваться.
Когда серая тень появилась из-за прикроватной занавеси, Лайэнэ испытала не страх, а почти облегчение.
— Ты пришел убить меня?
— Нет. Поблагодарить.
Звон раздался: Лайэнэ посмотрела вниз. Сине-белые осколки лежали возле ее ног, а чашечки в руке не было. Не заметила, как пальцы разжались.
— Тэни жив. Уж это я чувствую даже через монастырские стены…
— Что… как… — она оперлась на столик; голос не слушался, и ноги тоже.
— С него сегодня не спустят глаз. В Осорэи явился гонец из Столицы. Я передал весть об этом; предупредил, что Дому и наследнику надо быть готовыми ко всему. И к покушению тоже — от местных. Не думаю, что все так плохо на деле, но сейчас…
Лайэнэ закрыла глаза. Голова закружилась.
— Сядь, — он вернул ее на кровать, сам отступил на прежнее место.
— Слуги пока не придут, если что… я занял их в другом месте дома.
Пожар, что ли, устроил? — обессилено подумала молодая женщина, и ей было все равно. Энори смотрел на нее, собранный, похожий на сжатые в кулак пальцы. Просто смотрел. Что он недавно сказал? Поблагодарить?