Ахэрээну
Шрифт:
Ка-Яну он все равно нравился. Хотя представить его в мирной жизни не выходило, хоть тресни. И впрямь какой-то дух гор и беды, такой вот у их отряда хранитель.
И, похоже, все-таки уже «был»…
А жаль, очень уж домой вернуться хочется. И если умереть, то не зайцем, за которым по пятам бегут несколько лисиц. Хотя Энори столько раз уже уходил и приходил снова… в этот раз как-то по-другому было, Ка-Ян понял, а вот командир, кажется, нет. Но тот всегда готов ко всему.
— Умойся, — хмуро сказал Вэй-Ши — вот и он, как будто мысль его вызвала.
Ординарец послушно отложил
Долгим будет обратный путь.
**
Тэни перестал разговаривать и почти не ел. От пищи намеренно не отказывался, просто смотрел безучастно; поддаваясь уговорам, столь же равнодушно съедал малую часть принесенного. И снова будто спал наяву. И не только стараниями Лайэнэ, в нем словно погас и без того слабенький огонек. Пару раз велел принести бумагу, тушечницу и кисть, но забывал об этом, не в силах сосредоточиться на одном. Лайэнэ уверилась, что не ошиблась — он что-то хочет написать, и не скрывает это желание. Значит, послание не тайное.
Два дня она понемногу подливала ему зелье, и могла хотя бы ненадолго отлучаться без того, чтобы умирать от тревоги, но долго так продолжаться не могло. Ей нужны были другие травы, не только сонные.
На третью ночь, после визита врача и убедившись, что питье подействовало и мальчика не разбудишь ударом грома, она написала записку Микеро и подсунула под дверь. Писала — ей нужно в город, врач не удивится этому, знает ведь, кто она. Обещала вернуться утром и просила с мальчика глаз не сводить, как тот проснется. За это была почти спокойна.
Знала, что записку Микеро заметит обязательно, и все же взяла листок побелее. Словами сказать не решилась, во избежание расспросов.
Вышла на ночной воздух — как вырвалась, на какое-то время даже тревожиться перестала. Она все-таки была молода, и душа протестует, жить в страхе все время.
Письмо Энори Лайэнэ спрятала под одной из плиток в Лощине, с собой его нести было опасно, оставлять — тоже.
Летучие мыши носились над дорогой, ошалев от весны, и не обращали на храмы никакого внимания. Бестолковые — могут летать, а сами мечутся вверх и вниз, не знают, чего хотят! Вот ей бы способность перемещаться по воздуху…
План Лайэнэ таил в себе один изъян — она не рассчитала, что, хоть молода и полна сил, не очень привыкла долго ходить пешком, и всерьез, а не прогуливаться парком или берегом реки, где можно отдохнуть в любой миг. И носилок взять было негде. Ночью дорога от Лощины предсказуемо оказалась пуста, одиночество не пугало, но к открытию ворот молодая женщина опоздала.
Она решила заходить не через Кедровые, как все, кто возвращался из храмов: Лазуритовые находились ближе к ее дому, снаружи, обогнув часть городской стены, до них было быстрее, чем потом петлять между улочек.
Обычно по утрам тут царила шумиха — торговцы с повозками переругивались друг с другом за право пройти вперед, стражники осматривали товар, а простые путники старались, чтобы их никто не сбил с ног. Война все порушила, торговцы, если и были, уже прошли, народ не лился в ворота полноводным ручьем, а капал жалкими каплями вина из бутылки, осушенной пропойцей.
Лайэнэ бегло осмотрели на входе, потом чуть более пристально, заметив, что женщина молода и красива.
— Что, красотка, ночью к дружку бегала? Не от мужа ли? — подмигнул ей один из стражников. У нее сердце зашлось, показалось — лицо знакомое. А затем почудилось, что и Рииши сейчас появится здесь, он нередко бывал на тех или иных воротах с рассветом. С ответом Лайэнэ замешкалась, и услышала «Давай уже, проходи», как раздалось громкое «Дорогу!» — и прогрохотали копыта.
Отскочить в сторону она еле успела, но не удержалась на ногах, упала и крепко ударилась. В голове что-то хрустнуло, лопнуло; еще падая, Лайэнэ успела увидеть золотой флажок у гонца. Послание из Столицы…
Очнулась Лайэнэ на широкой лавке в какой-то каморке с деревянными чистыми стенами и небольшим окном. Со стоном подняла голову; тут же вбежала какая-то женщина, захлопотала, помогая сесть, принесла воды. Теперь, сидя, Лайэнэ могла видеть, что за окном — маленький дворик и помещения городской стражи. А ее, значит, сюда принесли и оставили, возиться особо не стали, невелика птица. На миг ощутила не то досаду, не то желание рассмеяться — явись она сюда с год назад и в своем нормальном обличьи…
— Благодарю за заботу, сейчас я уйду, — сказала она, поднимаясь; наступила на ногу и охнула. Только сейчас сообразила, что тени за окном какие-то больно уж длинные.
— Который час? — спросила с замиранием сердца.
Можно было рыдать, проклинать себя или судьбу, но надежда еще оставалась. До заката есть время, хотя и немного его; если вызвать носилки, она скоро будет дома. А там и слуги, и деньги. Она попросила о помощи женщину, пообещав расплатиться щедро. Та согласилась, правда, окинув незнакомку придирчивым взглядом. Лайэнэ не могла дать ей даже задаток, несколько монет, что были с собой, потеряла там, у ворот, когда ее сбила лошадь.
Растирая щиколотку, молодая ашринэ уселась ждать.
Небо становилось бледнее, желтее.
Посланница где-то замешкалась, видно, не поверила, что у пострадавшей путницы всерьез есть какие-то деньги. Если бы не выкатились монетки из рукава! Пожалела сто раз, что не взяла с собой кошелек, который можно надежно привязать к поясу: все равно грабителей по дороге не встретила, а городская стража кошельки у людей не срезает.
Дохромав до окошка, Лайэнэ выглянула, окликнула каких-то стражников, шедших по двору мимо, объяснила, в чем дело; они обещали помочь и тоже исчезли. Оставалось кричать, как задержанная за буйство на какой-нибудь вечеринке, чтобы привлечь хоть чье-то внимание.
А затем перестать наконец выдавать себя за другую. Еще бы прошел кто снова…
Совсем уже решила назваться — в другом месте так бы сразу и поступила, но тут опасалась насмешек и сплетен за спиной, решат еще, что за прежним их командиром явилась, не зная, что нет его в городе. И без того задержал ее тут прошлой осенью, спасибо, Кайто Аэмара вызволил…
Прокляла себя десять раз, но под кожу въелись правила — излишнего, дурного внимания не привлекать. Даже сейчас не смогла поступиться вбитым с детства законом.