Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь
Шрифт:
Николай не видел, куда он показывает, но все остальные со вздохом зашагали дальше по полю, и ему пришлось пойти за ними. Волошин остановился у еще одной горки снега, с сомнением посмотрел на свои глубокие следы и присел рядом с ней на корточки.
Гумилев вдруг заметил, что его брюки и полы длинного пальто были мокрыми от растаявшего снега. Оглядел остальных участников так и не начавшейся дуэли, решительно присел рядом со своим противником и засунул руки в липкий мокрый снег:
– Мы ее найдем, не могла же она исчезнуть.
Тонкие замшевые перчатки быстро промокли, и Николаю пришлось снять их и положить рядом
– Это не она? – поинтересовался он, не глядя на Волошина и стараясь, чтобы его вопрос прозвучал не слишком иронично.
– Она самая! – обрадованно воскликнул Максимилиан и улыбнулся Николаю той дружеской улыбкой, какими они обменивались раньше, до ссоры.
Их секунданты настороженно переглянулись, пытаясь понять, как противники поведут себя дальше. Не готовы ли они теперь, после удачных совместных поисков галоши, пойти на примирение?
Гумилев и Волошин уже не смотрели друг на друга. Вид у обоих был растерянный и даже как будто бы смущенный. Они тоже не были уверены в том, что им все еще хочется выяснять отношения.
– Похолодало что-то… – небрежным тоном заметил Кузмин. – А мы все мокрые от снега этого дурацкого…
– Да, так и простудиться недолго, – поддержал его Толстой.
Дуэлянты, не сговариваясь, поежились – воздух и правда становился все холоднее, а потом опять подняли головы и уставились друг другу в глаза.
– Я думаю, – медленно и неуверенно заговорил Гумилев, – что, если мы сейчас отправимся по домам просто так, нас поднимет на смех весь город.
– Над нами и так все смеяться будут, – проворчал Волошин, все еще вертя в руках свою пропажу.
– Если мы все-таки обменяемся выстрелами, то не будут, – усмехнулся Николай. – Ну или по крайней мере будут, но не очень сильно.
– Вы правы, – кивнул Волошин и вопросительно посмотрел на своего секунданта. Толстой тоже с готовностью закивал, и в следующее мгновение к нему присоединились и Кузмин со Зноско-Боровским.
Поединок занял всего несколько минут. Две осечки, потом два не причинивших никому вреда выстрела в воздух – и противники со своими друзьями зашагали прочь от берега Черной речки, тихо споря о том, куда им поехать теперь и чем лучше отогреваться, чтобы не схватить воспаление легких. Вскоре о второй и последней случившейся на этом месте дуэли напоминало только множество запутанных цепочек следов.
Глава XI Россия, Киев, 1909 г.
Долгим взглядом твоим истомленная,
И сама научилась томить.
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?
А. Ахматова
Поэтический вечер был в самом разгаре. В просторном зале Купеческого собрания было шумно даже в те моменты, когда кто-нибудь из выступающих читал свои стихи. Слишком уж много было слушателей, которые к тому же через час после начала вечера успели немного устать от сидения на одном месте. Поэтому если первых, самых смелых стихотворцев, решившихся поделиться со всеми своими сочинениями, гости слушали тихо и внимательно, то затем многие начали сперва перешептываться, обсуждая услышанное, а потом спорить о достоинствах и недостатках стихов в полный голос.
Авторам, встающим с места и начинающим читать стихи, приходилось повышать голос, изо всех сил стараясь привлечь к себе внимание. Некоторые из тех, кто не решился заявить о себе в начале вечера, видя, как меняется отношение слушателей к их собратьям по перу, и вовсе раздумали выступать и теперь лишь дожидались удобного момента, чтобы уйти. Подумывал об этом и Николай Гумилев. Однако против того, чтобы отказаться от чтения стихов, существовал один крайне значимый аргумент: сидящая среди слушателей Анна Горенко.
Он заметил ее не сразу. Сама она не выступала, не читала стихов, а других поэтов слушала молча. Но стоило Николаю случайно посмотреть в ее сторону, и красивый профиль любимой женщины тут же бросился ему в глаза. Он с трудом удержался, чтобы не ахнуть и вообще никак не привлечь к себе внимания – такой неожиданностью оказалось для него присутствие Анны на этой встрече. Хотя он знал, что она в Киеве, и мог бы догадаться, что ее заинтересует этот литературный вечер…
Анна смотрела на очередного выступающего, слушала пафосные слова, которые он выкрикивал чуть хриплым напряженным голосом, и на ее лице было то самое выражение, которое привлекло Николая в день их знакомства, – задумчивое и даже отрешенное. Гумилев теперь знал его очень хорошо и мог поклясться, что девушка не понимает, о чем говорит в своих стихах незнакомый поэт. Она слушала его, но не слышала, ее мысли были заняты совсем другим – созданием собственного стихотворения. И Николай тоже перестал слышать выступающего, полностью погрузившись в любование ее красотой. Как же он был рад, что Анна занята своими мыслями и не замечает его взгляда! Как же ему повезло, что можно смотреть на нее, не рискуя показаться нескромным и навязчивым!
Стихотворение, которое Гумилев так и не смог оценить по достоинству, потому что не запомнил в нем ни строчки, закончилось, но Анна все так же сидела с отрешенным видом, не обращая внимания на происходящее вокруг. Окончательно уверившись в том, что она сочиняет новое стихотворение, Николай встал со своего места и медленно двинулся в ее сторону. Неподалеку от девушки как раз освободилось кресло, и, если бы Николаю удалось его занять, он мог, как бы случайно, встретиться с ней взглядами во время следующего выступления. Если, конечно, она к тому времени закончит думать над своим стихотворением…
Но добраться до не занятого места Гумилеву не удалось.
– Николай Степанович? – прозвучал у него за спиной радостный голос, и он, с трудом скрывая досаду, обернулся.
Перед ним стоял один из его знакомых петербургских журналистов. Имя его улетучилось у Гумилева из памяти, и он смог в ответ лишь рассеянно кивнуть:
– Да, добрый вечер… Очень рад вас здесь встретить!
– Я тоже очень рад! Не знал, что вы в Киеве! – улыбнулся журналист. – Вы ведь будете сегодня читать стихи?