Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь

Алексеева Татьяна Сергеевна

– Ася, нам надо поговорить, – тихо сказал Николай, жестом предлагая ей пройти в его комнату.

Молодая женщина, испуганная его жестким и серьезным тоном, словно бы сжалась в комок и торопливо проскользнула в распахнутую мужем дверь. Гумилев шагнул за ней, мысленно уговаривая себя не раздражаться и не выходить из себя во время разговора. Получалось это у него, впрочем, плохо – супруга злила его одним своим жалобным видом. Анна бы никогда не позволила себе смотреть на него такими собачьими глазами, никогда не забыла бы о своей гордости!

Но теперь перед ним была не Анна. Хотя звали эту так и не ставшую ему родной женщину тем же именем, и однажды Николай услышал, как его мать и сестра в разговоре

назвали ее «Анной Второй». Поначалу его это развеселило: имя звучало по-царски, в то время как нынешняя супруга Николая, неуверенная в себе и при этом, как ни странно, очень легкомысленная, меньше всего была похожа на правительницу. Но потом Гумилеву вдруг стало досадно, и он едва удержался от того, чтобы не вмешаться в разговор и не попросить своих родных не именовать ее так. Сам он всегда звал вторую супругу Асей – так ее имя было меньше всего похоже на полное и не напоминало ему о той, которая теперь стала для его семьи «Анной Первой». Причем она в отличие от занявшей ее место «Анны Второй» была бы достойна носить такое царственное прозвище. Да, та Анна была настоящей царицей! Асю же в лучшем случае можно было назвать горничной…

Однако предаваться философским размышлениям и корить себя за то, что он променял «королеву» на «служанку», теперь было не время. Николай отогнал все эти глупые сравнения, мешавшие ему начать разговор, и громко прокашлялся.

– Ася, выслушай меня и не перебивай! В Петрограде сейчас стало совсем опасно – ты сама это видишь. И с продуктами тоже, видишь, что творится. Я боюсь за тебя и Лену.

Выражение лица Анны стало совсем перепуганным и несчастным. Казалось, она ждет от мужа чего-то страшного – что он выгонит их с дочерью из дома, ударит ее, уйдет от нее неизвестно куда. Испуг ее был таким явным и сильным, что Николай, посмотрев в ее беззащитные глаза, на мгновение даже сам поверил в собственное злодейство.

– Да не смотри ты на меня так! – недовольно проворчал он, отгоняя наваждение. – Я хочу, чтобы вы с Леной уехали из города в Слепнево или, может быть, куда-нибудь еще дальше. Это для вашей же безопасности!

Ася беспомощно захлопала глазами. Она наконец поняла, что муж не злится на нее и не собирается с ней расходиться, но мысль о том, что ей придется куда-то ехать и жить вдали от него, не рассчитывая на его помощь, пугала молодую женщину ничуть не меньше.

– Коля… – еле слышно простонала она. – Как же я с Леночкой без тебя буду? Мы не справимся…

– Ты прекрасно со всем справишься, – твердо возразил Гумилев, уже привыкший к подобным спорам. – Если вы уедете в Слепнево, тебе будет помогать мама. Да, лучше всего сделать так: езжайте в Слепнево, а если там тоже станет тяжело, вы все вместе, с мамой и Александрой, переедете еще дальше.

Он уже знал, что все разговоры о том, как жена беззащитна, если его нет рядом, необходимо пресекать сразу же и делать это как можно строже. Иначе ее упреки и жалобы могли продлиться на всю ночь, с каждой минутой становясь все более истеричными. А Николаю после каждого нового обвинения было все тяжелее противостоять Асе. Чаще всего, не выдержав ее слез и несчастного выражения лица, он сдавался и уступал ее требованиям. Но сейчас этого допускать нельзя, Ася с Леной действительно должны уехать, и Николай обязан был настоять на этом, несмотря ни на какие слезы и причитания.

Однако Ася явно надеялась переубедить мужа и остаться с ним в Петрограде. Она закрыла лицо руками, села на диван, и ее плечи мелко затряслись. Губы молодой женщины что-то шептали, но так тихо, что Николай не мог разобрать ни слова.

– Ложись сейчас спать, Ася, – сказал он, выдержав длинную паузу, и слова эти прозвучали немного мягче предыдущих. Эта легкая перемена в его голосе не осталась незамеченной – супруга

Николая на мгновение затихла, а потом заплакала еще громче и жалобнее. Проклиная себя за слабохарактерность, Гумилев отвернулся от жены и стал смотреть в окно, терпеливо дожидаясь, когда всхлипывания за его спиной прекратятся.

Ждать пришлось минут пять, а то и больше. Ася хлюпала носом, шумно вздыхала и ахала, надеясь окончательно разжалобить мужа, и сдалась в тот момент, когда и сам он уже был готов уступить и позволить ей никуда не уезжать, лишь бы эти невыносимые рыдания наконец прекратились. К счастью, он не успел ничего сказать Асе – она замолчала раньше. Николай услышал, как скрипнул диван, и жена зашагала к двери. Он с трудом подавил вздох облегчения и остался стоять лицом к окну, не оборачиваясь, пока за ней не закрылась дверь.

– …никому не нужны, отовсюду гонят… – успел услышать ее тихое обиженное бормотание Николай. Пришлось снова приложить значительное усилие, чтобы не побежать за ней и не начать спорить, доказывать, что ее никто никуда не прогоняет, что о ней, наоборот, заботятся. Он понимал, что это ничего не даст и только затянет их ссору, но желание высказать жене все, что он о ней думал, было огромным.

Поскрипев зубами, Николай остался стоять у окна. Из соседней комнаты раздался какой-то стук – Ася то ли уронила что-то, то ли хлопнула дверью. «Разбудит ведь Ленку, овца истеричная! – в сердцах обругал он жену. – Столько времени ее укладывали – и опять придется все сначала начинать!» Но, к счастью, его опасения не оправдались. За стеной было тихо, ребенок вопреки ожиданиям Гумилева не проснулся и не заплакал. Да и сама Ася, судя по всему, перестала рыдать, оставшись без «зрителя». Хотя, насколько Николай успел узнать свою вторую супругу, она вполне могла продолжать тихо плакать и в одиночестве.

Постояв еще немного у окна и убедившись, что жена не собирается вернуться в кабинет и возобновить скандал, Гумилев уселся на диван и устало закрыл глаза. Первую «атаку» Аси он отбил. Если повезет, то теперь она смирится с тем, что ей не удалось настоять на своем, и согласится уехать. Хотя может выйти и так, что придется повторить этот неприятный разговор еще один или пару раз – признавать свое поражение «Анна Вторая» не любила. Она вполне способна испробовать метод длительной осады, чтобы настоять на своем: всю ночь или весь завтрашний день плакать, причитать и упрекать мужа в жестокости.

Винить в такой жизни Гумилев мог только себя. Мысль об этом впервые пришла к нему еще в самом начале их с Асей супружества, во время первого столкновения с ней, и как ни хотелось Николаю отмахнуться от нее, он хорошо понимал: это правда. А ведь он стремился создать семью с простой женщиной, которая не имела бы никаких творческих увлечений и прежде всего думала бы о нем и о детях. С женщиной, которая не спорила бы с ним по любому поводу, лишь бы доказать, что права она, а не он, не пыталась бы писать стихи лучше, чем он, не впадала бы в многодневную тоску из-за каждой творческой неудачи и каждой их размолвки. К которой можно было бы в любой момент подойти, не боясь, что она не в настроении или занята сочинением новых стихов… Что ж, все, о чем Николай мечтал, он действительно получил. Анна Энгельгард не умела писать ни стихов, ни прозы. Она сразу признала Гумилева главой семьи и согласилась с тем, что принимать решения, касающиеся их жизни, должен он сам. На нее в отличие от Ахматовой не заглядывались другие мужчины, а если кто-то и обращал на нее внимание, она смущалась и спешила уйти, ей даже в голову не приходило улыбнуться в ответ. Она никогда не критиковала его стихи и восхищалась каждой, даже не самой удачной строфой. Казалось, рядом с Николаем теперь действительно идеальная супруга, о которой можно только мечтать.