Ахматова, то есть Россия
Шрифт:
Более тридцати лет домом Ахматовой в Петербурге был знаменитый Фонтанный дом. Дворец принадлежал одному из знаменитейших родов России, покрытому воинской славой, графам Шереметевым. Легендарный Фонтанный дом, то есть дом на Фонтанке, был построен с европейским размахом, как и весь Петербург. Первый дворец с таким наименованием, построенный фельдмаршалом Борисом Шереметевым, награжденным Петром I графским титулом за заслуги в Северной войне, был деревянным. В сороковые годы XVIII века сын Бориса, насмотревшийся на другие архитектурные чудеса своего времени: Летний и Зимний дворцы, расширил дом, придав ему форму нынешнего строения. Все эти шедевры барокко перенесли на российскую почву итальянцы и французы, создав вначале в воображении, а позднее – на зыбком болотистом грунте вырастающий из тумана Петербург. Фонтанный дом создавался с огромным размахом, достойным своего города, города изменяющихся форм и красок. Строил его Савва Чевакинский – ученик Растрелли, архитектор его школы. Классический фасад был украшен
Ахматова, провела в этом доме почти всю свою жизнь. Она утверждала, что дубы в его саду были старше самой столицы. Зеркальный Белый зал, который при ее жизни отпугивал холодом, плесенью, трещинами в стенах и на потолке, стал местом действия ее стихов стихов, в особенности первой части «Поэмы без героя», необычайной петербургской повести.
Она поселилась в нем в 1918 году со вторым мужем, выдающимся ассирологом Владимиром Шилейко. Было ей тогда двадцать девять лет.
Дореволюционная пышность дворца принадлежала уже тогда прошлому: его последний владелец, граф Сергей, внук легендарной Прасковьи и Николая Петровича Шереметевых, устроил в нем музей рода Шереметевых. Во время Октябрьской революции, чтобы защитить дом от полного уничтожения, он передал его государству, подписав договор с советским правительством. Фонтанный дом уцелел: в нем разместился государственный музей. Бывшим служащим было даже разрешено в нем остаться, а Шилейко, любимый учитель графских внуков, в соответствии с этим договором сохранил свое жилище в северном крыле дворца. Ахматова говорила о себе, что она смотритель Фонтанного дома, изучала его историю и на самом деле его полюбила. После развода с Шилейко она на некоторое время выехала из дворца. В 1926 году поселилась там снова с очередным спутником жизни, будущим своим мужем Николаем Пуниным. На Фонтанке она оставалась до 1952 года. Она ощущала присутствие в нем русских поэтов, связанных с этим местом: Тютчева – друга Сергея Шереметева, Вяземского, который тут бывал, и прежде всего Пушкина, дружившего с сыном Прасковьи Дмитрием Шереметевым – отцом последнего владельца дома. Трагическая история Прасковьи, нежеланной жительницы и печальной заложницы Фонтанного дома, была особенно близка Ахматовой.
Прасковья родилась в семье крепостных крестьян в имении Шереметевых в Юхоцке Ярославской губернии. Отец Прасковьи в середине 70 –х годов XVIII века стал главным кузнецом в Кусково, дворцовой резиденции Шереметевых под Москвой. У него был собственный дом и земельный надел. Младших сыновей он послал в обучение к портному, а старший, наделенный талантом, получил музыкальное образование в оркестре Шереметевых. Также и прекрасную Прасковью, дочь кузнеца, обладавшую исключительным голосом граф Петр Шереметев повелел воспитать оперной певицей. Наилучшие преподаватели, приглашенные из Европы, должны были обучать ее пению, танцам и актерскому мастерству, а также языкам: итальянскому, французскому и немецкому. Способная и очаровательная девушка легко овладела ими в разговорном и письменном варианте, а своим голосом, исключительно чистым сопрано, и актерским талантом в значительной мере помогла опере Шереметевых прославиться в последних двух декадах XVIII века.
Более того, между сыном графа Николаем Шереметевым и Прасковьей вспыхнула любовь. Это чувство было как в трагических операх: влюбленных разделяла социальная пропасть. Николай Шереметев был романтиком и обладал художественным вкусом. Он любил музыку так же, как и обладавшая талантом Прасковья. Он влюбился до потери чувств и к тому же искренне. До этого молодой человек охотно пользовался своим «правом» на крепостных девушек и, случалось, что днем, когда те работали, обходил их избы и бросал свой платок в окошко одной из них. Ночью он посещал отмеченную платком девушку, а утром просил ее вернуть платок. Но с Прасковьей все было иначе. В 1809 году он писал: «Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные… наблюдал я украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность. Сии качества… заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моею супругою… Постыдную любовь изгнала из сердца любовь постоянная, чистосердечная, нежная, коею навеки я обязан покойной моей супруге…»
Тайная связь Прасковьи с молодым графом ставила ее в нелегкое положение, поэтому Шереметев построил дом вблизи родового поместья, в котором она поселилась. Ей разрешено было выходить только в церковь и в театр. В апреле 1797 года по случаю визита недавно коронованного императора Павла I в останкинском дворце была поставлена опера «Самнитские свадьбы» французского композитора Андре Гретри. Прасковья восхитила двор исполнением роли Элианы, а сюжет оперы напоминал ее собственную историю. В племени самнитов существовало правило, запрещавшее девушкам объясняться в своих чувствах к мужчине. Элиана нарушает это правило и признается в своих чувствах к военачальнику Парменону, который не хочет и не может на ней жениться. Эта роль была последней в ее карьере. Заболевшую туберкулезом Прасковью влюбленный граф перевозит в Фонтанный дом, где она жила до самой смерти и где ее дух позднее посещал поселившуюся там поэтессу. В 1801 году Николай Шереметев дал Прасковье вольную, а позже обвенчался с ней в маленькой церкви в деревне Поварская под Москвой. Свадьба была окружена глубокой тайной. Считалось, что, женившись на крестьянке, граф, представитель одного из самых видных родов русской аристократии, предал свое сообщество. В довершение он еще отказал царице Екатерине II, сватавшей за него свою внучку, великую княгиню Александру Павловну. Единственным, кто поддерживал и одобрял связь графа, был царь Павел I. Несмотря на это, великолепные салоны Фонтанного дома стали пустеть, а Прасковью с графом посещали лишь ближайшие друзья и артисты, связанные с оперой Шереметевых.
Иногда появлялся и сам царь, которого с Николаем Шереметевым связывала большая дружба. Они были знакомы с детства, и граф Николай был одним из немногих, у кого властный и склонный к неконтролируемым взрывам гнева Павел любил бывать. Восхищенный красотой, талантом и характером Прасковьи, он подарил ей собственный перстень с бриллиантом. Этот перстень изображен на ее портрете кисти Николая Аргунова. В 1802 году Прасковья родила сына Дмитрия и через три недели, измученная туберкулезом, скончалась. Согласно православному обычаю открытый гроб был выставлен в Фонтанном доме, чтобы друзья могли попрощаться с умершей. Однако почти никто не пришел. Не было никого из дворни и семьи Шереметевых. Гроб был перевезен в Александро – Невскую лавру, где Прасковья упокоилась рядом со своим тестем. После ее смерти граф Николай посвятил себя воспитанию сына Дмитрия, а также благотворительной деятельности. Он построил больницу для самых бедных и богадельню. Особенно его сердце трогала судьба крепостных, многим из которых он даровал свободу.
Ахматова очень любила волнующий портрет Прасковьи кисти Николая Аргунова (1802), на котором Прасковья, укрытая красной шалью, с миниатюрным портретом мужа на груди и перстнем на пальце смотрит прямо перед собой с грустью, но и не без вызывающей гордости. Портрет черноволосой Ахматовой, также в красной шали, написала в 30 – е годы ХХ века русская художница – экспрессионистка Татьяна Глебова, ученица знаменитого художника авангардиста Павла Филонова, умершего от голода во время блокады.
Тень Прасковьи промелькнет среди других теней в «Поэме без героя». Эту поэму Ахматова увидит в своем воображении и первые строфы запишет в одинокую новогоднюю ночь 1940 года в своей комнате в Фонтанном доме.
Анна Ахматова всю свою жизнь верила в пророческую силу поэзии. Уже в 1915 году она заклинала («Молитва»):
Дай мне горькие годы недуга,Задыханья, бессонницу, жар,Отыми и ребенка, и друга,И таинственный песенный дар —Так молюсь за Твоей литургиейПосле стольких томительных дней,Чтобы туча над темной РоссиейСтала облаком в славе лучей.Марина Цветаева, прочитав это стихотворение, написала Ахматовой: «как Вы могли! Разве Вы не знаете, что в поэзии все сбывается?»
Ахматова хорошо знала, что да, «сбывается». Может быть, она даже подсознательно хотела, чтобы сбылось. Все – таки среди всех ее сердечных привязанностей поэзия и Россия были для нее самой большой любовью. И как всегда бывает с самой большой любовью – также и самой трудной.
Великолепная, харизматичная, измученная
Петербург. Дом Ларисы Георгиевны Кондратьевой на углу улицы Некрасова и Греческого проспекта. Лариса, ровесница и, вероятно, первая учительница английского языка Иосифа Бродского, показывает мне дом, видный из окон кухни. Говорит, что там собирался весь Серебряный век русской поэзии. Вероятно, в нем жил Николай Гумилев уже после развода с Анной Ахматовой. Но все продолжали в нем собираться, дружили, поддерживали друг друга. «Все» это кто? В кухне Ларисы, на высоком четвертом этаже, мы пьем горячий чай и называем имена, как бы призывая отсутствующих: Анна Ахматова, Николай Пунин, Осип Мандельштам, Михаил Лозинский, Артур Лурье, Ольга Глебова – Судейкина. Я пытаюсь понять, сколько в рассказе моей хозяйки, как говорила скептичная Ахматова, «благовонной легенды», а сколько правды. Сколько же в Петербурге таких домов, окруженных легендой, где якобы «все собирались», а теперь лишь витают духи прошлого.