Ахульго
Шрифт:
Не было и Али-бека Хунзахского, прикрывавшего отход остальных из растерзанного Аргвани.
Люди были подавлены. Казалось бы, все было предусмотрено, все меры приняты, но Аргвани было потеряно. Горцы проявили чудеса мужества, дрались, как тигры, но поражение оставалось поражением. Кто-то считал, что всему виной пушки. Так оно и было, но нельзя было не признать, что солдаты тоже дрались храбро. По крайней мере, смерти они не боялись. И это последнее было для горцев загадкой. Одно дело – драться за свою землю, и совсем другое – идти на верную смерть лишь потому, что так велит Граббе. А ведь они наступали строем, когда даже наугад посланная пуля
– Так ведь у солдата, акромя войны, и нет ничего. Рота – семья, палатка – дом родной. А коли война – его жизнь, так он ради войны и воюет.
– А все-таки без пушек они бы Аргвани не взяли, – уверял Ахбердилав.
– На Ахульго и пушки не помогут, – сказал Сурхай.
– Там ядру не за что зацепиться. Вот если бы у нас на Ахульго были свои пушки…
Шамиль слышал, о чем толкуют наибы, но думал о другом. Стоила ли свобода жертв, которые приносили горцы? И стоила ли жертв, которые приносили солдаты, их несвобода? В Аргвани поход не закончился. Граббе рвался к Ахульго. Война продолжалась, и прекратить ее было теперь невозможно. Граббе не желал мира, он требовал покорности. Оставалось – снова сражаться, пока генерал не уберется из гор, которые ему никогда не покорить. Но и сражаться нужно было по-другому. Буртунай и Аргвани показали, что нельзя слишком надеяться на ополчение, твердо полагаться можно было лишь на регулярные отряды мюридов, которых пока было немного и с каждой битвой становилось все меньше. И еще нужно было во что бы то ни стало создать свою артиллерию. Но на все это требовалось время, а на Ахульго время могло остановиться.
Теперь наибы обсуждали сражение, спорили, как нужно было поступать, называли отличившихся. Геройства было проявлено много. Особенно яростно дрались аргванинские мюриды. Вспомнили Зирара и Гази-Магомеда, которые бились, пока хватало сил держать оружие, и остались лежать в завалах из убитых ими солдат. Вспомнили и братьев из Мехельты, которые дрались, не отходя друг от друга, и погибли от ядра, начиненного шрапнелью.
Наибы говорили Шамилю, что пора уходить дальше, но имам не мог заставить себя сделать этого. Он все еще надеялся, что придет еще кто-то, кто уцелел после Аргванинского сражения.
И люди приходили. Но это были разрозненные группы мюридов и ополченцев, пробиравшиеся узкими тропами. А когда появился и Али-бек с полусотней мюридов, у Шамиля немного отлегло от сердца.
Всего вокруг имама собралось около двухсот человек. Многие из них были ранены. Удивительно было то, что Шамиль остался невредимым, хотя его черкеска была иссечена пулями и осколками.
Горцы помолились, прося всевышнего о милости к погибшим шахидам, и двинулись дальше. Некоторых наибов Шамиль отправил в их вилайеты за подмогой, а сам с остальными воинами двинулся в Чиркату.
В Чиркате уже все знали. Народ был взволнован тем, что царские войска приближались и никто не мог их остановить. Уже разгромлено столько аулов, и даже Аргвани, считавшийся неприступной крепостью. На что же могла рассчитывать Чирката, лежащая у реки и совсем не готовая к защите? Да и кто мог предположить, что сюда, в недра гор, доползет чудовище войны? Даже генерал Фезе, два года назад разгромивший Ашильту и Старое Ахульго, не смог дотянуться до Чиркаты, хотя Ахульго – вон оно, совсем рядом.
Прибывшего в Чиркату Шамиля приняли с почетом. Он остановился в ауле на день, чтобы дать мюридам отдых и чтобы лекари помогли раненым.
Старики расспрашивали его о битвах, о потерях, о царских войсках и горестно качали головами. В сердцах чиркатинцев разгоралась жажда мщения, и даже те, кто раньше не стремился на войну, теперь вставали в ряды приверженцев Шамиля.
Имам посоветовал чиркатинцам поскорее переселяться на Ахульго, пока не поздно, пока аул их еще невредим. Быть может, так удастся его спасти.
И тогда недруги имама снова начали поднимать голову. Они были из тех, кого Шамиль не так давно наказывал за негостеприимство, поселив в их дома по десятку мюридов.
– Зачем нам оставлять свои уютные дома, чтобы погибнуть в пещерах Ахульго? – вопрошали они.
– Все наши несчастья из-за Шамиля! Чтобы бороться с русским царем и десяти Шамилей не хватит!
– Если уж придется переселяться, мы лучше уйдем в другие аулы, подальше от войны.
– Я знаю, что у вас на уме, – ответил Шамиль.
– Вы хотите купить себе благополучие, став проводниками наших врагов.
– Мы не предатели, – отвечали они.
– Мы уйдем отсюда сегодня же.
– Вы уйдете на Ахульго, – объявил Шамиль.
– Иначе лишитесь не только своих домов, но и голов.
Остальные чиркатинцы гневно осуждали своих односельчан, призывали их не противиться имаму и взойти на Ахульго, чтобы общими силами положить конец успехам Граббе. Люди были уверены, что Ахульго станет для него могилой.
И люди начали переселяться. Многие чиркатинцы сделали это уже давно, и теперь настала очередь остальных. Во главе этой печальной процессии отправился на Ахульго и Шамиль.
Мюриды проверили, чтобы в ауле не осталось ничего, что могло бы пригодиться Граббе, а затем тоже переправились на другую сторону Андийского Койсу и сожгли за собой мост.
Аул опустел. Кади чиркатинской мечети прятал свои книги и не заметил, как остался в ауле один. Наступало время намаза. Кади не нашел муэдзина и поднялся на минарет сам.
Он воспел славу всевышнему и призвал людей на молитву. Но аул молчал. И никто не спешил в мечеть. Кади оглядывал вымершее село, будто ждал, что вместо своих хозяев на молитву придут хотя бы их дома. Тишину нарушал лишь клекот орлов, паривших над окраиной аула, где догорали остатки моста.
Кади спустился в мечеть и сотворил молитву, прося Аллаха о даровании победы воинам Шамиля. Затем накрепко запер двери. Кади решил не покидать Чиркату и остаться в своей мечети, надеясь, что горячие молитвы его помогут спасти аул.
Глава 82
Как верно предположил топограф, река, унесшая Аркадия и Айдемира, стремилась к Андийскому Койсу, не знал он лишь того, что впадала она в Койсу как раз у аула Чирката, и это вдоль нее Шамиль поднимался к Аргвани. Но до того, как слиться с Койсу, река неслась по узкому ущелью, металась из стороны в сторону, ударяясь в отвесные обрывы и низвергаясь водопадами с крутых ступеней. Она будто умоляла горы выпустить ее из теснины, но каменные исполины, играя с рекой, предлагали ей все новые препятствия.