Ахульго
Шрифт:
– Вы получите Ахульго только тогда, когда на горе не останется ни одного мюрида.
– Как то есть? – не понял генерал.
– Когда мы уйдем, – пояснил Шамиль.
– Я требую свободного выхода из Ахульго, требую, чтобы мне и моим людям было дано право жить, где мы захотим. Что же касается самого переселения, то при всем желании мы не сможем этого исполнить прежде истечения одного месяца.
– Месяца? – удивился Пулло.
– Это вряд ли возможно.
– А до того времени мой сын пусть живет в Чиркее, с Джамалом.
– Позвольте, – недоуменно сказал Пулло, сбитый с толку напором Шамиля.
–
– Если мы говорим о мире, то это мои условия мира, – сказал Шамиль.
– Если все так и будет, я буду жить в Гимрах простым человеком.
– В это трудно поверить, – признался Пулло.
– Во всяком случае я не нарушу наш договор, – сказал Шамиль, – если вы первые его не нарушите.
– Ты сомневаешься в моем слове? – напрягся Пулло.
– Я бы хотел верить на слово, – покачал головой Шамиль.
– Но я отдал Граббе любимого сына, которого никогда и никому не отдавал, а ваши войска по-прежнему держат Ахульго в осаде.
– Шамиль, – успокаивающе заговорил Пулло.
– Война всем надоела. Сдайся на милость нашего повелителя, и дело с концом. Твоим людям будет гарантирована безопасность. А тебя наш государь осыплет милостями, о каких не мечтал ни один кавказский царь. Государь щедр к раскаявшимся.
– Раскаявшимся? – вспыхнул Шамиль.
– Не думаешь ли ты, что я раскаюсь в том, что старался вернуть людям их человеческое достоинство? Что укоротил жадные руки обнаглевшим ханам? Что хотел видеть людей равными и свободными, как то велит и наша, и ваша вера?
– Возможно, в твоих словах есть истина, – согласился Пулло.
– Но ты пришел, а время твое еще не пришло. У нас тоже пробовали освободить крестьян, только крестьяне в это не поверили.
– Потому, наверное, и приходят ко мне, – улыбнулся Шамиль.
– Как-нибудь, если мы станем друзьями, я покажу ваших крестьян, которые живут у нас свободно и совсем не жалеют об этом.
– Как-нибудь… – повторил Пулло, но затем решил вернуться к главному.
– А теперь, Шамиль, пора обсудить условия сдачи.
Шамиль не отвечал. Он понял, что Пулло не намерен принимать во внимание требования горцев, но все же решил послушать, что еще скажет генерал. Не дождавшись ответа Шамиля, Пулло заговорил сам:
– Вы – свободные люди, – начал генерал.
– Каждый волен распоряжаться собою и может делать, что хочет. У нас такого обычая нет. Мы слуги своего царя и исполняем его повеления. Здесь главным слугой царя является генерал-лейтенант Граббе. Поэтому, если между нами будет достигнуто соглашение, то для закрепления мира нам с тобой следует непременно явиться к нему самому, чтобы он увидел тебя и мог сообщить об этом царю.
– Значит, ты пришел не договариваться, а только пригласить меня к сардару? – спросил Шамиль.
– Только командующий может утвердить условия перемирия, – ответил Пулло.
– Вы слышите? – обернулся Шамиль к своим сподвижникам.
– Нам предлагают самим вложить шею в ярмо их царя. Я вам говорил, что из этих переговоров ничего не выйдет, но вы мне не верили. Теперь убедитесь в том, что видите своими глазами и слышите своими ушами.
В рядах горцев раздался гневный ропот. Газияв приблизился к Шамилю, готовый броситься на его защиту. Тем временем Шамиль привстал и подложил под себя полу сюртука Пулло. Теперь, если бы его солдаты попытались напасть на горцев, Шамиль мог опередить Пулло и нанести упреждающий удар. А случиться могло что угодно. Шамиль хорошо помнил, как однажды такое едва не произошло. После заключения мира с Фезе полковнику Клюгенау поручили убедить Шамиля явиться с покорностью к императору в Тифлис. Отказ Шамиля так возмутил полковника, что дело чуть не дошло до его стычки с Ахбердилавом. Наиб отвел руку Шамиля, которую он, сообразуясь с требованиями дипломатического этикета, протянул Клюгенау на прощанье. В тот же миг вспыльчивый полковник, бранясь и размахивая тростью, кинулся на Ахбердилава. Тогда Шамилю удалось предотвратить стычку, но теперь он и сам с трудом сдерживался. Его останавливала только мысль о сыне. Да и Пулло тут был не виноват, он лишь исполнял волю Граббе, если, конечно, не замыслил какую-то хитрость.
Биякай, воспользовавшись паузой, указал на людей, заполнивших край Ахульго, и спросил:
– Кто это такие, которых мы раньше не видели?
– Ахульго полно людей, точно так же, как ваши палатки наполнены солдатами, – ответил Юнус.
– Но среди них не только мюриды? – допытывался Биякай, разглядывая защитников Ахульго.
– Я вижу много безбородых, и не на всех есть чалма.
– У нас мюрид тот, кто повинуется Аллаху всевышнему и соблюдает его религию, а не только тот, кто носит бороду и чалму, – ответил Юнус.
– Наверное, ты прав, – хитро улыбнулся Биякай, догадавшийся, как обстояли дела на самом деле.
Сподвижники давали понять Шамилю, что переговоры следует прервать, но Шамиль не желал оставлять встречу без результата. Он хотел встретиться с самим Граббе, чтобы посмотреть ему в глаза и решить то, что не мог решить Пулло. Но идти в лагерь было бы безрассудством.
– Я согласен на свидание с сардаром, – твердо сказал Шамиль.
– Пусть он явится на место переговоров с тысячью своих людей, я же возьму с собою только сто.
Но это не устраивало Пулло:
– Командующему не подобает являться на свидание с кем бы то ни было, – заявил он.
– Придется тебе идти к нам в лагерь.
– Будет так, как я сказал, или не будет вовсе, – ответил Шамиль.
Обстановку попытался разрядить Бартихан.
– Ты верно сказал, – обратился он к Пулло.
– Мы – вольные люди и не покоряемся одному человеку. Мы подчиняемся только совету ученых людей, умудренных опытом долгой жизни. Но они остались на Ахульго. Мы спросим их, и, если они одобрят, Шамиль или я явимся к вам в лагерь, чтобы говорить с сардаром.
Пулло был в растерянности. Ему велено было убедить имама явиться в лагерь, но дело приняло другой оборот. Взбешенный неуступчивостью Шамиля, Пулло, срываясь на крик, принялся обвинять его во всех бедствиях, которые обрушились на горы и горцев.
Обстановка накалялась. Горцы положили руки на кинжалы. Солдаты сняли с плеч ружья. Шамиль уже готов был броситься на посланца Граббе, который отнял у него сына, однако не спешил выполнять договоренности и покидать горы. Положение спас один из мюридов Шамиля, пропев призыв к полуденной молитве, хотя время еще не наступило.