Ахульго
Шрифт:
Солдаты смотрели на гостей из Ахульго во все глаза и говорили разное:
– И чего раньше не выдал?
– Сколько люду зазря положили.
– Мальчонка-то, гляди, радуется.
– А мюрид, вона, зверем смотрит.
– Того и гляди зарежет.
– Стало быть, мир, братцы!
– Вечный мир до первой драки.
– Обожди, пока Шамилька сам не явится.
– Чего уж тут… Готово дело.
Хаджи-Мурад наблюдал за происходящим с облегчением, смешанным с сожалением.
– Не так уж и крепок оказался этот Шамиль, – говорили нукеры.
– Куда ему!
–
– Жалко, все-таки свой…
– В Сибирь отправят. Или в тюрьме держать будут.
– Не спешите радоваться, – неопределенно отвечал Хаджи-Мурад, который вовсе не был уверен, что все кончено.
– Сын Шамиля – это еще не сам Шамиль.
Ханы тоже явились лицезреть крушение Шамиля. Их радостные лица раздражали Хаджи-Мурада, который считал, что такого подарка они не заслужили, но постараются воспользоваться им сполна. И он подозревал, что первой жертвой их безграничной власти может стать он сам, которого они пока терпели как цепного пса, охраняющего добро хозяина. Только что станут делать они сами, кому они будут нужны, если не станет Шамиля и его мюридов? Ханы, похоже, и сами беспокоились о своем будущем. Хаджи-Мурад с удовлетворением отметил, что в палатку к Граббе их не пустили, и они стояли неподалеку, обсуждая неожиданные события. Теперь их волновал вопрос о том, сдержит ли Граббе слово, отведет ли войска и как договорится с Шамилем? Мир Граббе с имамом стал бы их поражением, если Шамиль не согласится вернуть им аулы и людей, не говоря уже об отнятых стадах. Но как бы ни хотели ханы крушения Шамиля и его Имамата, они все же оставались горцами и понимали, что обещания нужно исполнять.
Растерянность ханов начинала забавлять Хаджи-Мурада. Отчасти он и сам был причастен к происходящему, потому что не пропустил к Ахульго несколько толп ополченцев, явившихся по зову сердца на помощь имаму, друзьям и родственникам. Он понимал, что их ждет, и не хотел напрасной крови.
– Эй, люди! – говорил он им.
– Это все равно, что прыгать в кипящий котел! Идите домой!
Кто-то уходил, кто-то пытался пробиться, но у Хаджи-Мурада хватало сил, чтобы их не пропускать.
Граббе принял аманата весьма дружелюбно. Смышленый мальчик напомнил генералу его сыновей, которых он так давно не видел и по которым скучал. Джамалуддин понравился ему и тем, что не смутился, представ перед генералом, по-взрослому, за руку, поздоровался и с достоинством отступил назад, ожидая, пока генерал переговорит с Юнусом.
Граббе впервые видел перед собой живого мюрида, и этот статный джигит показался ему готовым драгунским полковником, если не генералом.
– Так вот, значит, каковы эти люди, смеющие что-то требовать даже с петлей на шее, – думал Граббе, с чувством некоторого опасения рассматривая Юнуса, который спокойно смотрел ему в глаза и не собирался кланяться или заискивать.
– Иметь бы полк-другой таких удальцов, и горя бы не знали.
Денщик поднес Джамалуддину вазу с фруктами и конфеты, которых мальчик никогда не пробовал.
– Угощайтесь, вашество, – буркнул Иван, с любопытством разглядывая Джамалуддина.
– Не бойсь, не отравим.
Милютин и Васильчиков делали мальчику одобрительные знаки, но Джамалуддин отвел глаза, не решаясь дотронуться до яств без разрешения Юнуса.
Затем в палатку явились отрядные командиры и переводчик Биякай. Увидев ненавистного земляка, Юнус объявил:
– С ним разговаривать не буду.
– Переводчик при службе, – пояснил Пулло.
– Уберите, – настаивал Юнус.
– Ступай, любезный, – велел Граббе Биякаю, и тот нехотя ретировался, зло оглядываясь на Юнуса.
Юнус достаточно умел говорить по-русски, чтобы изложить то, что велел Шамиль. А Шамиль передал, что полагается на слово благородного генерала и надеется, что тот выполнит условия, которые сообщил в последнем письме.
– Ультиматуме, – уточнил Пулло.
– Называйте, как хотите, – ответил Юнус.
– Кроме выдачи сына, Шамиль должен отпустить пленных и аманатов от нейтральных аулов, – напомнил Граббе.
– Много ли их у вас?
– Два офицера, пятьдесят семь солдат. И немало аманатов. Есть еще и в других аулах, – сообщил Юнус.
– Шамиль их отпустит, если и вы отпустите наших.
– Пожалуй, – согласился Граббе.
– И чтобы не стреляли пушки.
– Разумеется, – кивнул Граббе.
– И уберите войска.
– Не все сразу, – сказал Граббе.
– Для уточнения всех деталей понадобятся личное свидание с Шамилем.
– Он согласен, – сказал Юнус.
– Что ж, чудесно, – сказал Граббе. Затем потрогал свои бакенбарды и обернулся к Пулло.
– Вести предварительные переговоры я поручаю генерал-майору Пулло.
Пулло щелкнул каблуками и приложил руку к козырьку.
– Не лучше ли встретиться главным людям и сразу все решить? – недоумевал Юнус.
– Сказал – сделал, без лишних разговоров.
Граббе недоуменно взглянул на мюрида, учившего его военной дипломатии, и сказал:
– Это было бы предпочтительнее всего, – кивнул Граббе.
– Тогда пусть Шамиль сам явится ко мне.
– Так не будет, – уверенно ответил Юнус.
– Это так же верно, как и то, что ты, генерал, не захочешь явиться к Шамилю на Ахульго, хотя это его сын в твоих руках, а не твой – у нас.
– Довольно! – помрачнел Граббе.
– Тут я распоряжаюсь. И еще раз объявляю, что говорить с Шамилем будет генерал-майор Пулло, начальник отрядного штаба.
Юнус посмотрел на генерала, стараясь его запомнить.
– Где будем вести переговоры?
– Предлагаю устроить встречу здесь, – сказал Пулло, показывая на карте.
– В трехстах шагах на юго-восток от Ахульго.
Юнус взглянул на карту и понял, что Граббе имеет в виду берег Койсу, где река, обогнув Ахульго, делает еще один крутой изгиб. Место находилось на равном удалении и от Ахульго, и от позиций Граббе, и Юнус счел его подходящим.
– Может быть, имам согласится. Мы дадим знать.
Джамалуддин не понимал, о чем они говорят, и решился напомнить о себе, дернув мюрида за черкеску.
– Юнус, отец велел мне сказать генералу, чтобы он ушел от нас.
– Я ему же все сказал, – ответил Юнус.