Ахульго
Шрифт:
А мимо с бодрыми песнями двигалась конноартиллерийская рота.
Глава 49
Стефан Развадовский тоже выступил в поход со своим сводным оркестром. Был у него и хор с солистами. Певцов называли песельниками, и без них не обходился ни один значительный марш.
Музыка и песни действительно помогали, подбадривая солдат и веселя начальство. Среди музыкантов находились мастера на все руки, а среди певцов вдруг являлись такие голосистые, что из-за них спорили командиры. Ко всему
Музыкантов любили, их последними бросали в бой, первыми кормили, отпускали двойные винные порции. Этого не полагалось, но считалось, что инструменты нуждаются в протирке спиртом.
С тех пор, как Стефану удалось заслужить одобрение Граббе, оркестр был на особом счету. Когда генерал составлял свой отряд для похода на Ахульго, он первым делом вспомнил про музыканта-поляка и его лихой оркестр.
Стефан любил музыку и отдавался ей всей душой, тем более что она освобождала его от ненавистных ему воинских обязанностей. Войну он ненавидел всей душой, потому что она убивала слушателей. Война убивала и саму музыку, ограничивая ее своими грубыми потребностями. Резкие однообразные звуки военных горнов были ей милей богатых возможностей трубы.
Порой он представлял себя Орфеем, чудесная лира которого усмиряла бури,
двигала горы и даже усыпила страшного дракона, который охранял золотое руно. Музыка спасла и самого Орфея, когда он спустился в ад за своей возлюбленной Эвридикой. Стефан мечтал вернуться домой, чтобы покорить своим искусством весь мир. Но пока вынужден был обслуживать войну.
Для того Стефан и взялся создавать оркестр, чтобы не разлучаться с настоящей музыкой. И теперь он мог гордиться, что даже в походе у него был приличный состав: всевозможные барабаны и бубны, кларнеты и свирели, альты и скрипки и даже погремушки с цимбалами. Всем этим он мог управлять на ходу, не слезая с лошади. А порой музыкантами не нужно было и дирижировать, они знали свое дело, знали, чего и когда требует солдатская душа. Они ведь и сами были солдатами, разве что ружья их, пока они играли, несли их товарищи.
В начале похода песни были веселые, бодрящие.
Песельники запевали:
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши деды? Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!
Остальные подхватывали:
Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!
Песельники снова голосили, а остальные подхватывали:
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши жены? Наши жены – ружья заряжены, Вот где наши жены!
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши детки? Наши детки – пули наши метки, Вот где наши детки!
Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши сестры?
Наши сестры – штыки, сабли остры, Вот где наши сестры!..
Вечерами на привалах Стефан доставал и свою трубу, чтобы исполнить какое-нибудь соло из модной оперы или польскую мелодию для своих земляков, которых в отряде было немало.
Задумавшись, Стефан отстал от строя. Его вернули к действительности щелчки бича. Это мальчишка, сидя на зарядном ящике, подгонял две пары волов, тянувших за собой телегу с тяжелым орудием.
– Ну, черти! – кричал Ефимка.
– Шевелитесь, не баре!
– А ты зачем тут? – спросил его удивленный Стефан.
– При роте состою, господин унтер-офицер! – ответил Ефимка.
– Наш паренек, – подтвердил фельдфебель Михей.
– И глаз у него острый.
– Он что же, и воевать будет? – недоумевал Стефан.
– Так точно! – откликнулся Ефимка, награждая быков очередным ударом.
– На учениях так пушку навел, что мое почтение! – хвалил Ефимку Михей.
– Справный хлопец.
Стефан слышал про этого мальчишку, которого барин собирался обменять на собаку, но никак не предполагал, что этот Ефимка будет участвовать в походах.
– Значит, на войну? – спросил Стефан мальчишку.
– А то! – гордо откликнулся Ефимка.
– Ты уж поосторожнее будь, – советовал Стефан.
– Вот и я ему толкую, – поддержал унтера пушкарь.
– Видал я здешних ловкачей. За любым кустом, за камешком всяким схоронятся. Моргнуть не успеешь, как накинутся, скрутят да уведут, а то и вовсе зарежут. А бросимся искать – нету, как сквозь землю провалятся. Кавказ, братец, тут держи ухо востро!
– Главное, под пули не лезь, – советовал Стефан.
– Оно самое, – кивал пушкарь.
– Эдак нельзя, надобно быть порассудительней.
– Как же можно, чтобы пулям кланяться? – смеялся Ефимка.
– Когда самого Шмеля идем брать!
– Шамиля то есть? – поправил Стефан.
– Его, разбойника.
– И не боишься?
– А чего мне бояться? – важно ответил мальчишка.
– У нас, вона, пушки-подружки, а у них что? Ружья одни.
– Куда им против нас! – добавил Михей и побежал вперед поворачивать волов, норовивших сойти с дороги, чтобы пощипать первой травки.
– Зачем же ты хочешь воевать? – спросил Стефан мальчишку.
– Кинжал добыть! – ответил Ефимка.
– Мне без кинжала никак нельзя.
– А на что тебе кинжал?
– Как на что? – удивился Ефимка.
– Известное дело, надо! Тут вся пацанва с кинжалами, а у меня токмо банник, – и Ефимка ткнул ногой привязанный сбоку пушечный шомпол.
– А скажика, братец, разве это Шамиль хотел тебя на собаку выменять? – спросил Стефан.
– Не-а, – замотал головой Ефимка.
– Барин наш, лиходей.
– Так тебе надо бы его из пушки поучить, а не Шамиля.
– Да разве можно? – не понимал Ефимка.
– Ведь то – барин! Он полицию кликнет. А после шкуру спустит.
– А Шамиля, выходит, можно? – допытывался Стефан.
– Но то она и война, – кивал Ефимка.
– На войне все можно.
– А после войны что делать станешь? Опять к барину?
– Не-а, – принялся рассуждать Ефимка, снова пуская в ход свой бич.
– Тута останусь. Солдаты завсегда нужны. Солдатом быть лучше, чем на барщине спину гнуть.