Академия Апокалипсис
Шрифт:
Эрика очень удивилась, ощутив, что стала влажной от возбуждения, горячей, почти раскаленной.
Девушка наклонилась и принялась ласкать губами и языком возбужденный член прекрасного вампира. Тот сжал зубы и глухо застонал, выгнувшись навстречу ее жадному рту.
Он не пытался перевернуть ее, завладеть инициативой — и это очень нравилось блондинке. Девушка действительно смогла расслабиться. Исчезло ощущение страха. И настойчивого образа большого члена, вбивавшегося в нее, как кол, на который до сих пор сажали магически слабых ведьм в отдаленных селах. Любая сильная ведьма была способна
Эрика осторожно вобрала член полностью, лаская языком и губами, придерживая любовника за бедра, чтобы не задохнуться. Вампир невольно пытался глубже войти в горячее пекло рта. Брюнет стонал, его лицо стало невероятно прекрасным.
— О, да! Давай еще! Возьми глубже! Язычком, да! Вот так!
Эрика оторвалась, продолжая сжимать его бедра.
— Ты ведь, наверное, сейчас хочешь меня? — чуть смущенно прошептала она. — Хочешь, чтобы я раздвинула ноги? — ее тонкие пальцы сжали основание члена.
— Ты, — вампир сглотнул, вызвав торжествующую усмешку у красавицы. — Можешь сесть сверху. Если боишься, что я опять буду слишком грубым.
Эрика покачала головой, длинные светлые волосы разметались, красиво раскинувшись по обнаженным плечам:
— Я не боюсь.
Вампир очень осторожно перевернул ее, поцеловал, начал ласкать чувствительную кожу шеи, изящные раковины ушек, которые были немного более острыми, чем у людей. Затем стал продвигаться поцелуями по груди с набухшими сосками, поглаживая руками бока, плечи, спускаясь на талию, гладя живот.
Эльфийка расслабилась, откинув голову и полузакрыв от удовольствия глаза.
— Так мне нравиться больше, — прошептала она.
— А так? — умелый чувственный рост спустился ниже, а руки раздвинули ноги.
— О! — только и сумела простонать эльфийка, выгибаясь навстречу раскаленному рту. — Только ты не кусайся! — усмехаясь дрожащими губами, попросила она.
Алан действовал осторожно и умело, стараясь сделать как можно приятнее. Ему хотелось как-то компенсировать боль от первого проникновения. Вампир действительно хотел, чтобы эта девушка ласкала его одинокими темными ночами в ужасной академии, где по ночам его бесили вопли тех, кого насиловали. Или убивали. Или мучили. Иногда он сам делал это — и тогда от него шарахались даже опытные дежурные, зная, что имя ему — смерть. Смерть была его сообщницей и подругой и никогда ему не отказывала, когда он ее призывал.
Осторожные, опытные движения. Давно уже он никого не ласкал так. Наконец, когда блондинка начала стонать, не переставая, он согнул в коленях почти невесомые стройные ноги и осторожно, очень бережно начал входить, сдерживаясь изо всех сил.
— О, да! — прошипела Эрика. Ее тело подалось вперед, нанизываясь на член до конца. Это уже не было больно — совсем не было. Наоборот — наслаждение накатывало волнами, затапливая помутившиеся сознание.
Их тела начали двигаться в такт. Алан смотрел на нее, не отрываясь, когда они двигались в древнем танце любви. Они кончили одновременно.
Затем Алан, прошептав несколько нежных, ласковых слов, на руках отнес красавицу в озеро, где вымыл и вытер их обоих, надел на Эрику пижаму, укрыл своим теплым плащом и, прижав к себе, заснул.
Она посмотрела на небо — оно выглядело по-другому, если любоваться им сквозь окна вагона, везущего тебя в новую жизнь. Оно казалось не таким серым, как По Ту Сторону Жизни. Когда ты — умерла. А потом была призвана своим любимым, который не мог без тебя жить. А может, жалел, что так и не успел овладеть, попробовать молодое, красивое, девственное тело.
Ходил на твою могилу, умолял Смерть отпустить, проводил запрещенные обряды, приносил жертвы, в том числе и человеческие.
И она вернулась.
Уже не такой, как была. Ламией. Не живой, не мертвой. Но и не призраком, не вампиром.
От прежней живой оболочки и души ей остались только подернутые пеплом равнодушия воспоминания, да имя — Лесса. Волосы поседели, напоминая клочья тумана неживым оттенком, глаза стали почти прозрачными, как горная речка или утреннее небо.
Она уже не могла ни есть, ни пить, но носила одежду. Не боялась ран, увечий или других повреждений, не ощущала боли. Ее тело было холодным, хоть и оставалось по-прежнему идеально-прекрасным.
В лице не было ни кровинки.
Она всегда была красивой — и осталась такой. Только теперь в ее красоте появился налет нереальности, иллюзорности, как у сна.
Лесса знала, зачем ей понадобилась академия «Апокалипсис». Нет, она не верила, что ее снова смогут сделать живой — это было невозможно. Да она и не хотела. Нынешнее состояние нравилось ей куда больше. Избавляло от множества проблем.
Ей хотелось покинуть свой дом. Родителей, которые стали ее бояться. Парня, который все-таки исполнил свою мечту, лишив ее невинности, после возвращения Оттуда. И бросил, сказав, что не нуждается в трупе. Сказал, что она стала какая-то холодная, отстраненная и равнодушная. И начал в отрытую ухаживать за другими, живыми девушками. Которые не разучились кокетничать, стрелять глазками и хихикать над его шутками.
Лесса знала, что Брайан тоже начал ее опасаться. Потому что все боятся смерти. И страшатся ее, потому что она вернулась оттуда. И пусть ничего не помнит — они в это не верят.
В Академии же, по слухам, учились и не такие кошмарные существа. Она знала, что многие не доживают до выпуска, но Лесса не боялась смерти. Она ее уже пережила.
Выглядывая в окно — в купе она сидела одна — девушка с длинными, абсолютно белыми волосами с серебристым оттенком, неожиданно заметила юную эльфийку, бодро шагавшую по холму, недалеко от колеи.
Она даже сначала приняла ее за мальчика: слишком худая, но изящная, с притягивающей взгляд обворожительной попкой. Почему-то вдруг ей показалось, что девушку вскоре ждет сильная боль, настигнет беда, сокрушит судьба.
Белокурая эльфийка повернулась, уставившись на поезд, будто ощутила ее взгляд. Конечно же, остроухая незнакомка не видела ее, даже при остром эльфийском зрении никто еще не может разглядеть что-либо в узкую щелочку шторы.
Разве что мертвые?
Но она рассмотрела нежное лицо с такой белой кожей, что та казалась полупрозрачной, как лепестки белых лилий. И чудесные изумрудные глаза, и длинные золотистые, почти золотые волосы, стекающие по хрупким плечам.