Шрифт:
Пролог
Своего первого одержимого я убила, когда мне было десять. Хотелось бы забыть тот день, но роковое воспоминание преследует в кошмарах, ходит по пятам и даже спустя девять лет следит за мной сквозь зеркало. Следит ее глазами, какими они были в самые беззаботные дни моего детства.
Когда все пошло прахом, я была ребенком и не понимала, что страшит сильнее – подкосивший маму недуг или ее глаза, что вдруг стали безупречно черными, будто зеркала непроглядной беззвездной
Тогда еще никто не понимал: это – уродливый след Тьмы, что прокралась в душу и незаметно глодала ее, точила, отмеряя последние дни человеческой жизни. Лекари разводили руками, маги клялись, что не знают проклятий с подобным эффектом, артефакторы молча качали головами. День ото дня в наш дом являлись новые лица: светила чародейства, гении науки, опытные охотники – друзья отца. Но все они лишь понуро пожимали плечами и исчезали за порогом.
А моего отца… будто подменили. Всегда приветливый и улыбчивый, он очерствел и стал пропадать неделями. Иногда возвращался домой, но всегда был холоден, отстранен и будто думал о чем-то своем. Проводил с семьей несколько коротких дней, а потом снова сбегал. Наверное, боялся смотреть в глаза жены, в которых не осталось ничего человеческого. Не хотел глядеть и на меня – отражение матери в те дни, когда ее души и рассудка еще не коснулась Тьма.
С болезнью мамы дом будто опустел. А без зеркал, что завесили простынями или убрали на чердак, залы и коридоры помрачнели. Мама, всегда любившая причесываться и прихорашиваться у туалетного столика, впадала в истерику от одного взгляда на свое отражение. На меня ее глаза наводили ужас, а на нее – отчаяние и безысходность.
Служанки бежали из нашего дома, боясь неизведанной болезни госпожи Френель. Отец приходил к нам все реже. Его друзья, охотники на чудовищ и лучшие чародеи, оставили попытки помочь нашей семье.
Зато я набиралась смелости и чаще приходила в покои мамы. Разговаривала с ней, укладывая волосы, хвасталась новыми учебниками. А в моей голове все громче звенело: «Может, все хорошо?» Ведь мама вела себя так же, как и всегда, разве что магией пользоваться перестала и больше времени проводила в одиночестве. Но слабость и головные боли тревожили ее меньше обычного, а единственные напоминания о заразе, въевшейся в душу, – безмерная, неутолимая тоска и расползшаяся по белку, съевшая радужку чернота. Но даже к этому я постепенно привыкла. Сначала научилась унимать тревогу и не дрожать, а потом – смотреть в ее глаза без страха или отвращения.
Я не понимала, что внешние перемены – не проблема, а лишь ее метка. Что в безукоризненной черноте глаз прячется демон, который рано или поздно возьмет свое. Во мне поселилась надежда, опасно сыгравшая против бдительности. Ведь в день, когда все случилось, я совсем не была готова к удару.
Мама читала в кресле у окна, а я бродила вдоль отцовского стеллажа, изучая корешки потрепанных бестиариев. Обычно он запрещал мне, ребенку, рыться в его серьезных книгах о монстрах и демонах. Но отец снова пропал, а вместе с ним для меня
Я выхватывала с полок понравившиеся тома, пролистывала их в поисках живых картинок или интересных, жутких рассказов о самых темных тварях, населяющих Империю. Мой взгляд цеплялся за образы танцующих среди страниц костлявых, лохматых, зубастых, гниющих заживо чудовищ, а сердце замирало от восторга. Тайные, запретные для ребенка знания будоражили кровь, а от волнения я будто обращалась в оголенный нерв.
Когда неожиданно раздался полный боли и страданий вопль, я вздрогнула и тонко завизжала. Книга выскользнула из рук, а из ее переплета прямо мне под ноги, звякнув серебряной каплей, выпал незнакомый кулон. Повинуясь неведомому порыву, я наклонилась за талисманом, а затем очередной крик мамы обездвижил меня страхом.
– Аста! Беги! – надрывающимся голосом проревела она.
Сидя на полу у камина и сжимая в дрожащих пальцах кулон в форме наконечника стрелы, я не смела шелохнуться. С ужасом смотрела, как Тьма, обретя силу, ломает мать изнутри.
Меня затошнило, когда затрещали чужие ребра. Меня вывернуло наизнанку, когда в дикой агонии существо, выевшее сознание некогда любимой женщины, теперь стало раздирать на себе ее кожу. Зубы заострились, грудная клетка зияла провалом, а под черными, бесовскими глазами алели дорожки, оставленные ногтями.
Я до сих пор помню то чувство – будто когтистая лапа схватила мое сердце и сдавила прямо в груди. Но даже тогда детская наивность и надежда не отпускали меня. Сквозь слезы я смотрела на маму. Точнее, на то, что от нее осталось. Не верила глазам, но не могла оторвать их от изорванного платья, от вытянувшегося в протяжном, животном крике лица.
Даже когда чудовище, опустившись на четвереньки, ринулось ко мне, я не переставала молить маму услышать меня, остановиться и вернуться. Только вот возвращаться уже было некому…
Челюсти клацнули прямо перед моим лицом один раз, другой… Отяжелевшая лапа – не рука размашисто скользнула в сторону моей груди, но замерла, ударившись о невидимую стену. Монстр взвыл и всем телом навалился на незримую преграду… и снова был отброшен.
Пока одержимое Тьмой существо, не отводя черных бездн глаз, ходило вокруг, я нашла в себе силы подняться на ноги. Носком туфли подцепила и отбросила в сторону край ковра, под которым оказался выведен рунический круг. Я стояла на самом краю защитного островка и недоуменно вглядывалась в начертанные символы. Это сейчас я знаю, что его предусмотрительно нанес мой отец, догадывавшийся об исходе «болезни». Но тогда происходящее казалось волшебством, спасительной удачей.
Именно поэтому мне хватило смелости решить – я смогу сбежать. Достаточно всего-то пересечь зал и проскользнуть в окно первого этажа. А уж потом найдется хоть кто-нибудь, способный защитить меня и спасти маму.
Выбрав момент, когда чудище устало прорываться через нерушимый магический барьер, и набравшись храбрости, я выпрыгнула за вереницу спасительных рун. Круг с хлопком разорвался, а одержимая, встрепенувшись от вдруг обострившегося запаха жертвы, помчалась за мной с новыми силами.