Академия на краю гибели
Шрифт:
Гендибаль по-кошачьи пошел на Руфиранта, быстро и точно воздействуя на сознание крестьянина. Легкие, нечувствительные касания, но вполне достаточные для того, чтобы замедлить рефлексы, подавить агрессию. Оставив на мгновение сознание Руфиранта, он перенес воздействие на остальных крестьян, которые собрались вокруг. Гендибаль работал виртуозно, молниеносно, не задерживаясь ни у кого из крестьян в сознании надолго – лишь только, чтобы подметить то, что ему самому было нужно и полезно.
Осторожно, медленно он приближался
Руфирант нанес резкий удар, но еще до того, как напряглись его мышцы, Гендибаль увидел этот удар в своем сознании и уклонился. Удар прошел мимо. Дружный хор издал разочарованный вдох.
Гендибаль не стал наносить ответного удара – для крестьянина это был бы комариный укус. Он мог только управлять этим мужланом, этим озверевшим быком и заставлять его все время промахиваться.
Грозно взревев, Руфирант ударил еще раз. Гендибаль был готов и отскочил в сторону. Еще удар – и опять мимо.
Гендибаль услышал собственное дыхание – воздух со свистом вырывался из ноздрей. Никаких физических сил он не затрачивал, но психологическая нагрузка в попытке воздействовать при минимуме вмешательства в сознание была колоссальна. Так долго не продержаться.
Спокойно, стараясь совсем чуть-чуть возродить в сознании Руфиранта его природный страх перед учеными, Гендибаль сказал:
– А теперь я пойду по своим делам.
Гримаса ярости исказила физиономию Руфиранта, мгновение он не двигался. Гендибаль видел его мысли, как на ладони: маленький ученый вдруг исчез! Сознание остальных крестьян на миг сковал испуг…
Но злоба пересилила страх. Руфирант вскричал:
– Ребята! Мученый быть танцор! Он устроить нам пляска, не хотеть драться по-честный, по-думлянски. Ну-ка, хватать его. Мы быть драться удар на удар тогда. Пускай он бить первый – это я ему дарить, а я – ударить последний!
Гендибаль заметил просвет в кольце окруживших их крестьян. Не дать кольцу сомкнуться, бежать как можно быстрее – положиться на свои ноги и способность подавить сознание крестьян!
Он отпрыгнул назад, рванулся вперед – все напрасно. Их было слишком много, а необходимость выполнять правила поведения на Тренторе сковывала его.
Сейчас его схватят за руки… И схватили.
Что делать? Воздействовать сразу на такое число людей? Тогда – конец его карьере. Но ведь его жизнь в опасности…
Как, почему это произошло?!
Полного кворума за Столом Ораторов не было. Опаздывающего Оратора, как правило, не ждали. Шендесс понимал, что Гендибаля ждать никто не станет в любом случае. Его не любили, а он вел себя так, будто его молодость сама по себе являла некую добродетель. Шендесс и сам к Гендибалю большой привязанности не питал. Только сейчас было не до привязанностей…
Раздумья Первого Оратора прервала Делора Деларми. За внешне невинным взглядом
Мило улыбнувшись, она спросила:
– Первый Оратор, долго ли мы будем еще ждать? (Официально заседание пока не было открыто, поэтому Деларми могла говорить, а остальные молчали, ожидая, когда Первый Оратор скажет свое слово.)
Шендесс без упрека взглянул на нее, не обращая внимания на легкое нарушение этикета.
– Как правило, мы никого не ждем, Оратор Деларми, но поскольку сегодняшнее заседание созвано именно для того, чтобы заслушать Оратора Гендибаля, разумнее было бы пренебречь правилами.
– А где он, Первый Оратор?
– Это, Оратор Деларми, мне неизвестно. Деларми обвела взглядом всех собравшихся. Кроме Первого Оратора, их должно было быть одиннадцать. Всего двенадцать. Что бы ни происходило, как бы ни выросло могущество Второй Академии за пять столетий – число Ораторов оставалось неизменным.
Число это было утверждено после кончины Селдона, и ввел его второй в череде Первых Ораторов (самого Селдона считали первым).
Почему двенадцать? Потому, что число это легко делилось на группы. Вполне достаточно для общих дебатов и для работы подгрупп. Ни отнять, ни прибавить, словом. То есть так это объяснили на словах, а точно никто не знал, почему было избрано это число и почему оно должно было оставаться без изменений.
Итак, Оратор Деларми обвела взглядом лица собравшихся и на мгновение задержала его на пустующем кресле – месте самого младшего из Ораторов. На краткий миг глаза ее озарились огоньком сарказма.
Она была довольна – ни у кого из присутствующих она не ощутила симпатии к Гендибалю. Только его бесспорные таланты удерживали Ораторов от открытого желания избавиться от молодого непоседы (к слову, только двое Ораторов за полувековую историю были подвергнуты импичменту).
Однако неприязнь к Гендибалю значительно возросла из-за его отсутствия на заседании, и это не могло не порадовать Деларми.
– Первый Оратор, – сказала она, – я была бы рада рассеять ваше неведение относительно того, где находится Оратор Гендибаль.
– Слушаю вас, Оратор.
– Кому из нас неизвестно, что этот молодой человек (она намеренно опустила почетный титул, и это не укрылось от остальных Ораторов) постоянно болтается среди думлян? Что у него за дела с ними, мне неизвестно, но он и сейчас находится среди них. Видимо, предпочел их общество присутствию за Столом Ораторов.
– Может быть, – высказал предположение один из Ораторов, – он просто на своей обычной прогулке?
Деларми снова улыбнулась. Ей нравилось улыбаться. Ей это ровным счетом ничего не стоило.