Академия под ударом

Петровичева Лариса

— Насколько я помню, ваше высочество, у вас сейчас должна быть практика по боевой магии, — звонко произнес он, выходя из-за коробок. От неожиданности принц вздрогнул и шарахнулся от Элизы так, словно ему дали хорошего пинка. — А в боевой магии вы полный профан, и вам из жалости ставят самые низкие баллы, а не отправляют на пересдачи. Я прав?

Невозможно было удержаться от шпильки в адрес самозваного соперника. Оберон ожидал, что Жоан хмуро выслушает его, смиренно опустив глаза, однако принц, наоборот, дерзко вскинул голову и заявил:

— А

подслушивать — это низко!

— Я табуретку взял, чтобы повыше было, — прорычал Оберон. — Низко — это соблазнять дурными посулами чужую невесту.

Элиза невольно сделала шаг назад. Оберон заметил, как она побледнела, как испуг наполнил ее взгляд.

— Оберон, я… — начала было она, словно боялась, что он не слышал их разговор и все не так понял.

— Пока девушка не замужем, посвататься к ней может любой, — парировал Жоан с гордым видом задетой добродетели. — К тому же, я объяснил, каким именно будет наш брак. Союз двух разумных людей, которые желают блага миру, — он устало усмехнулся. — И ваша любовь здесь никому не помешает.

Когда-то отец говорил, видя особенную глупость: «А ты возьми, да и пропиши ему промеж ушей, как следует, всю дурь-то как рукой снимет». Отец был очень простым человеком и методы выбирал такие же, простые и действенные. Оберон никогда не дрался из-за девушки, но тут вдруг рука двинулась вперед сама, и принц сдавленно вскрикнул и покатился по полу, сбивая собой коробки и ящички и с воем зажимая разбитый нос.

Вот чем кончаются мечты о счастье для всех и даром — расквашенной физиономией.

Элиза вскрикнула, отшатнулась, и Оберон запоздало подумал, что сейчас она бросится к раненому принцу, будет жалеть его и постепенно проникнется к нему теплыми чувствами. Вот и то, чего так боялся Оберон, подобное притянется к подобному. И он создал это притяжение своими руками.

Однако Элиза лишь ахнула, но не сделала и шага в сторону Жоана, и Оберону сделалось легче. Пусть немного, но легче.

— Подберите сопли, ваше высочество, — сухо посоветовал Оберон. Он понимал, что выглядит полным идиотом, но уже не мог остановиться. Его понесло. Жоан поднялся с пола, ощупывая нос, и во взгляде его была такая ярость, что Оберон невольно подумал: вот теперь точно надо готовиться к дуэли. Принц этого не забудет и не простит.

— Еще раз заговоришь о таком с моей невестой и уже не отделаешься разбитым носом, — пообещал Оберон. — А теперь шагай на занятия и занимайся хорошо.

Принц исчез так, словно все-таки владел магией. Только что был здесь — и уже пропал, только топот оседает эхом.

Оберону стало холодно. Он ведь не сможет удержать Элизу. Однажды она уйдет за тем, что принадлежит ей по праву — это сейчас можно отказываться от короны, потом она привыкнет к мысли о том, кем является на самом деле, и покинет академию. Ее не удержать, как ни пытайся.

Великая владычица вернет себе то, что у нее отобрали. Пророчество Примроуз сбудется.

«Если она сейчас скажет, что я…» —

подумал Оберон и угрюмо посмотрел на Элизу. Что ж, говори, что я злобный и ревнивый идиот, и что так нельзя.

Но она ничего не сказала — просто подошла к Оберону, взяла его за руку и уткнулась лбом в плечо. И если бы Оберон знал, что это последние минуты, которые они проведут в академии вместе, то никогда бы не выпустил ее теплые пальцы. Поперек порога бы лег, а не дал ей уйти.

Только он не знал.

Глава 10. Внучка мельника

Когда Элиза добралась до вокзала, то часы на кирпичной башенке пробили одиннадцать. Расплатившись с возницей и подойдя к доске с расписанием, она подумала, что у Оберона сейчас должен начинаться урок у второго курса, и парни в сером рассаживались за столами в лектории и открывали тетради, готовясь записывать новую тему. Оберон наверняка думает, что Элиза в малой лаборатории, там, где они расстались. Надо же, заклинание, которое соединяло их, рассыпалось, а они все равно старались держаться как можно ближе друг к другу.

И Оберон не знал, что Элиза схватила заранее приготовленную сумку с вещами и выскользнула из замка сразу же, как только он ушел в свой кабинет.

«Надо было ему рассказать, — с запоздалым сожалением подумала Элиза и тотчас же добавила: — Нет. Есть вещи, которые нужно сделать самой. Не втягивая в них других людей».

Оберону и без того хватило неприятностей по ее милости. Он много раз спасал ее жизнь — пришла пора ответить добром за добро. Элиза вспомнила о маленьком Пайпере, который наверняка будет тосковать по хозяйке, искать ее и не находить — она ведь его бросила, это так! — и сердце снова стиснула боль.

«Я вернусь», — пообещала она, понимая, что, скорее всего, уже не вернется.

«Когда отправляешься на последнее сражение, верь, что победишь, — говорил отец. — И не забывай, что можешь погибнуть. Главное, чтобы дело было сделано».

Она пообещала ему, что справится. И понимала, что этого может не случиться.

Неподалеку от кассы Элиза увидела открытую дверь, над которой красовалась надпись «Меняльный угол». Дождавшись, когда из каморки выйдет господин прежде благородной, а теперь весьма потертой наружности, Элиза скользнула внутрь и закрыла за собой дверь.

Меняла, сидевший за стойкой, был чем-то похож на большого таракана с рыжими усами и сверкающей лысиной, который устроился в темном углу и превратил его в свое царство. Чего тут только не было! Среди того бумажного, тряпочного, металлического хлама, который никогда не нашел бы своего покупателя, Элиза заметила аккуратную бархатную стойку с золотыми цепочками и обручальными кольцами и поняла, что попала по адресу.

— Чего угодно миледи? — сипло поинтересовался меняла. Элиза подошла к стойке, вынула из кармашка грязно-желтый алмаз размером с ноготь на большом пальце и, положив его на стойку, осведомилась: