Академия пурпурной розы
Шрифт:
«Спасибо!» — шепчу тете одними губами, а она посылает мне в ответ воздушный поцелуй.
Вечер в разгаре. Ярко светят каменные розы на стенах волшебными огнями, чарующая музыка плывет над бальным залом, моя сестра кружится в танце с принцем Генрихом-младшим, я сижу на диванчике у стены, кручу на пальце локон, выбившийся из прически, и отчаянно скучаю.
Ко мне периодически подходят то мама, то папа, то тетя Эмбер, садятся на дальний краешек дивана, и все пытаются занять меня беседой. Но не могут же
Вру, конечно. Но я привыкла. Моя невозмутимость, как и моя спокойная улыбка — тоже часть привычного панциря. Только этот я создала себе сама — просто, чтобы как-то выжить и не сломаться.
На вахту в противоположном углу диванчика заступает Дженни, запыхавшаяся и раскрасневшаяся после очередного танца, когда дворецкий объявляет о прибытии запоздавших гостей.
Еще одни старинные друзья семьи. Чета Шеппардов. Впереди выступает глава семейства — крепко сбитая низкорослая фигура этого человека неопределенного возраста, а также обширные мешки под глазами и цепкий взгляд его вызывают стойкие ассоциации с собакой, в честь которой он получил свое прозвище. Бульдог. Ему подходит, учитывая, что этот человек — глава Тайного сыска.
Всегда хотела узнать, как же это мои родители умудрились подружиться с человеком, от одного имени которого покрывается холодными мурашками полкоролевства, до такой степени, что он отрывается от дел государственной важности, чтобы приехать на именины их годовалого сына. Но родители делают крайне загадочный вид, и я понимаю, что это — очередной семейный секрет, который нам с сестрой грозятся раскрыть «когда-нибудь, когда станете постарше».
Под руку с ним его степенная худощавая супруга с добрым лицом и полностью седыми волосами. У них был поздний брак, поэтому младшей дочери всего шестнадцать, а вот старшему сыну…
— О не-е-ет, Эмма! — тоскливо тянет Джен. — И Олав с ними! Опять будет весь вечер смотреть на меня преданными щенячьими глазами.
А Олав Шеппард уже оставляет родителей и идет к нам. На спокойном лице этого высокого молодого человека с очень светлыми, почти белыми волосами, — мягкая улыбка. Ему двадцать восемь, мы знаем его уже сто лет, он немного стеснителен, потому что все детство провел в какой-то глухомани, где почти не было людей, и он безответно влюблен в Джен.
Я знаю, что он влюблен, Джен знает, что он влюблен, а самое печальное во всей этой ситуации — что он тоже знает, что она это знает.
— Привет, Олав! — улыбается сестра дежурной улыбкой и вспархивает с диванчика, как только он подходит. Снова уходит в центр зала, где уже начинается следующий танец.
Олав провожает Джен взглядом, а потом садится на ее место. Мы с ним несколько минут сидим молча на противоположных краях дивана, разделенные двумя метрами безопасного расстояния, и смотрим на то, как принц кружит Дженни
Наконец, Олав вздыхает и добродушно улыбается, слегка прищурив близорукие глаза.
— Эмма, Эмма… и почему я не влюбился в тебя?
Я фыркаю.
— Скажешь тоже! Хорошо, что тебя так не угораздило. Сам знаешь, невеста бы из меня вышла хуже не придумаешь. Почему, почему… ты и сам знаешь ответ. Потому что я не Джен.
После очередного тура вальса сестра подлетает ко мне, тормозит ровно на одном метре и паре сантиметров расстояния, прежде, чем я успеваю перепугано дернуться, а потом бросает быстрый косой взгляд на Олава и выпаливает:
— Эм, здесь так жарко и душно! Я просто умираю от жажды. Пойдем, поищем прохладной воды!
Я уже изрядно засиделась на этом диване, поэтому с радостью принимаю приглашение. Хотя очевидно, что сестра зовет меня не за этим.
Мы выходим в коридор, где я наконец-то окунаюсь в блаженную тишину — сюда почти не долетают звуки музыки и шум голосов. Хорошо-то как!
Джен подходит к маленькому столику с композицией из синих роз, зарывается лицом в цветы, а потом принимается методично обрывать лепестки с одного из нераскрывшихся бутонов, и они плавно кружатся ей под ноги, горкой оседая на ковре.
— Эм, что ты думаешь насчет принца?
Я едва не поперхнулась своим удивлением.
— Генрих? Джен, да он же на целый год нас младше!
— Зато на целую голову выше! И эта его обаятельная улыбка…
Я раздумываю пару мгновений, за которые сестра успевает расправиться с еще одним бутоном, а потом осторожно начинаю:
— Слушай… тебе не кажется, что ты несправедлива к Олаву? Ты же знаешь, он очень хороший. Может, все-таки дашь ему шанс?
Джен морщит свой хорошенький носик и нетерпеливо перебивает:
— Да знаю я, что он хороший! Но как бы это тебе объяснить… в этом и проблема! Он просто слишком… слишком…
— Слишком что?
— Слишком… обыкновенный. Ой!
Сестра вскидывает глаза в испуге, я оборачиваюсь и вижу, что у дверей бального зала стоит Олав с бокалом воды в руке. И смотрит на нас. И он все слышал.
С абсолютно ровным, просто каменным выражением лица он подходит к нам. Не глядя на мою сестру, ставит на стол перед ней воду, и в наступившей тишине стук бокала кажется мне оглушающе громким.
А потом разворачивается и молча уходит. Спускается по лестнице вниз, туда, где гулкий пустой холл и тяжелые двустворчатые двери в два человеческих роста ведут к выходу из Замка ледяной розы.
Я вздыхаю.
— Джен, прости, но я скажу. Сестра, ты непроходимая тупица!
Глава 4
Дженни бросила на меня сердитый покрасневший взгляд. Сестра всегда смотрела так, когда я принималась ее отчитывать за сломанные игрушки. Вот только мы уже не маленькие. И то, что она только что сломала — не игрушка. А сердце одного очень хорошего человека.