Академия Зла, или сын для козла
Шрифт:
— Все, прекращай телячьи нежности! — возмущалась я, видя счастливую «соплю». «Нужно воспитывать в нем злого и беспринципного демона!», — уговаривала себя я.
— Ты уже взрослый демон, — продолжала я, сдаваясь при виде макушки, уткнувшейся мне в грудь. — Ты обязан быть подлым, эгоистичным, беспринципным… и…
Ладно, побудь малышом еще чуть-чуть…
Я обняла его и поцеловала. В шкафчике лежали аккуратно сложенные вещи. Уголок к уголку… Брррр!
— Ну что ж ты так! — расстроилась
— Смотри и учись! — улыбнулась я. И тут же помрачнела. — Пока я жива.
Чувствую, что осталось мне совсем недолго! Но если не попадаться на глаза, то вполне возможно я еще и внуков понянчу!
Настроение тут же поднялось! Я потерла руки и стала раскладывать вещи. Носки я забросила на люстру. Очень удобно, между прочим! Они всегда теряются, а тут постоянно на виду.
Вещи были разбросаны по комнате, на люстре висели носки. Вещи комом были затолканы на шкаф, который едва закрылся с ноги.
— Так, — заметила я, осматривая комнату и почесывая подбородок. — Никуда не годится! Ты бы видел мою комнату через час, после того, как я в нее въехала! А ну быстренько неси фломастеры! Будем писать пахабные надписи! Что за комната юного демона без пахабных словечек? Итак, какие нехорошие ты знаешь? Ну…
— Какашка, — послышался робкий голосок, и в уголке появилась малюсенькая надпись. Словно проползла муха, съевшая что-то не то…
— Моя гадость, надпись должна быть такой, чтобы тот, кто прочитал ее — покраснел! И потерял дар речи! — вздохнула я, прищуриваясь к каракулям. — А тут покраснеют разве что те, у кого хорошее зрение!
Нет, это никуда не пойдет! Разве это — комната демона?
— Ну, вперед! Вот тебе несмываемые маркеры, — вручила я упаковку в ручки сыну, а сама занялась наведением беспорядка. Я проковыряла в диване дырку, достала из сумки пачку «Мусор для разбрасывания. Без запаха! Рекомендован демонам от одного года до трех тысячелетий. Одобрен НИИкому не нужно».
— Эх, надо было с запахом брать! — пожалела я, рассыпая по полу бумажки и прочую дребедень. Я на всякий случай понюхала мусор. Нет, не пахнет!
Пока я ногой забивала его под диван, мой взгляд с надеждой смотрел на мое чадо. Сын с удовольствием что-то рисовал на стене, высунув язык от усердия.
Все равно мало! По соседству слышался грохот, крики и вопли.
— Сынок, ну не так же! Тебе же еще здесь жить! — слышались перепуганные крики. Бдзем! Бабах! Бумс! Тумс!
Ничего себе! У нас с потолка сыпалась штукатурка, а я нахмурилась. Прибираются, значит!
— Одну минутку, — выдала я, разминая пальцы и хвост. — Эх, тряхнем стариной!
Я разгрызла упаковку «Волшебный кирпич», который возвращается и запустила его в стекло! Но мне это показалось мало. Я оборвала шторы,
— Сыночек, прекрати! — нарочито громко кричала я, собственноручно ударяя кресло об стену. — Сыночек, я прошу тебя! Пощади хотя бы кресло! Должен же куда-то упасть господин ректор, когда придет проверить, как ты устроился?
Мне казалось, что это — катастрофически мало! Я стала метаться по комнате, создавая грохот и шум. А потом почувствовала, что у меня давление.
Я прилегла на диван, понимая, что это раньше я могла творить гадости всю ночь, закусывать ящик отравы барбариской, зажигать до утра адское пламя и высекать искры каблуками.
А сейчас… Ой-ой-ой!
Перед тем, как делать такие пакости, нужно запастись тонометром, ящиком таблеток и скорой помощью в оформлении завещания!
— Ма-а-ам! А что ты делаешь? — послышался голосок, пока я сидела и вырезала маникюрными ножницами на шторах след от когтей. А потом выжигала в них уродливые дыры.
— Делаю тебя хулиганом, — всхлипнула я, дуя на штору, когда дыра оказалась вполне приличной. Ай! Мои пальчики! Ай! Горячо! Фу-фу-фу!
— А я уже все нарисовал! — послышался гордый голосок. Я направилась в сторону художеств и застыла, уныло шмыгая носом.
На стене был нарисован домик, деревья, пушистые котики и жуткая — жуть, почему-то выглядывающая из-за диванов.
— Это ты, мам! — гордо показали мне на стену. Я очень надеялась найти себя среди котиков.
— Вот! — гордо показали мне Жуть Задиванную. Или у ребенка нет таланта к рисованию, который есть почти у всех демонов, либо я действительно так плохо выгляжу.
— Милая моя пакость, — вздохнула я, прохрустевшись спиной. Старость постучалась, но не вошла. — А где неприличные слова?
— Вот! — ткнули мне во что-то малюсенькое. Такое чувство, словно раненая и перепуганная муха ползла по стене, а потом отвалилась.
— Очень плохое слово! — признался сын, пряча фломастер за спиной и краснея. — Я старался.
Мне пришлось подойти очень близко, но даже так его нельзя было прочитать. Я наклонилась к стене и оттянула веко глаза, в надежде, что так будет видно лучше.
— Какашка? — спросила я, скорее, угадывая смысл, чем читая.
— Да! А как ты догадалась? — спросила сын, покачиваясь на носках. Он все еще выглядел смущенно. Словно тут не слово «какашка», а трехэтажный мат, на котором держится стенка.
— Так, мама сейчас вспомнит, как это делается! — предложила я, усмехаясь и потирая руки. Я вспомнила свою комнату в Академии. В которую боялись заходить даже самые стойкие преподаватели. Вспомнила свою стену, по которой можно было составлять словарь ругательных слов. А потом посмотрела на «какашку».