Академия. Вторая трилогия
Шрифт:
— С виду похоже на орган, пораженный раковой опухолью, — сказала Дорс. Юго нахмурился, и она поспешно поправилась:
— Но все равно довольно мило.
Гэри захихикал. Дорс иногда бывает жутко нетактичной, и, когда такое случается, она обычно не имеет ни малейшего представления о том, как исправить неловкость. Затем вниманием Гэри полностью завладела переливающаяся разными цветами модель, которая зависла над столом. Она все время шевелилась, отдельные участки то вздымались, то опадали — казалось, что это некое фантастическое живое существо. Переливающаяся в
— В этом вот, раннем, периоде данные немного неполные, — пояснил Юго. Поверхность модели на указанном участке немного подергивалась и время от времени покрывалась рябью. — Малое разрешение, и к тому же довольно низкая численность населения… Когда мы будем рассматривать модель всей Империи, таких трудностей не предвидится. Видишь вот эти социальные структуры в поле Дэ-два?
— Неужели эта модель отражает все-все на Тренторе? — спросила Дорс.
Юго ответил:
— Не все, ясное дело. Понимаешь, чтобы модель была точной и адекватной, очень важно не слишком вдаваться в подробности. К примеру, тебе не нужно знать имя владельца космического корабля, чтобы вычислить летные характеристики.
Гэри показал на быстрый скачок социального вектора и сказал:
— Вот когда меритократия получила признание — в третьем тысячелетии. Потом последовала эра, когда всем завладели монополии, и из-за этого на Тренторе начался застой. Что спровоцировало жестокость и непреклонность.
По мере того как улучшались достоверность и качество исходных данных, модель становилась все более стабильной. Юго запустил ее на быстрый просмотр всего цикла, и пятнадцать тысячелетий пролетели перед ними за какие-нибудь три минуты. Зрелище поражало воображение — у пульсирующего многоцветного сфероида отрастали мириады новых ответвлений, модель непрерывно развивалась и бесконечно усложнялась. Безумно разросшаяся структура отражала сложность строения Империи гораздо нагляднее, чем любая напыщенная речь Императора.
Юго давал пояснения:
— Вот это перекрытие слоев показывает, насколько правильны реконструкции прошлого по уравнениям Селдона. Вот, желтым цветом.
Это не мои уравнения! — по привычке поправил его Гэри. Когда-то давно они с Юго пришли к выводу, что для того, чтобы с помощью психоистории предсказывать будущее, сперва нужно попробовать реконструировать прошлое — для проверки правильности уравнений. — Эти уравнения — результат…
— Смотри, и все.
Вдоль всей темно-синей бугристой плоскости данных тянулось ярко-желтое комковатое образование, плотно прилегающее к синей основе. С первого взгляда Гэри показалось, что желтая и синяя фигуры совершенно одинаковы, как однояйцевые близнецы. Желтая фигура повторяла все искривления, выпуклости и впадины синей, обе были одинаково наполнены бурлящей энергией истории. Каждая морщина, каждый выступ на этих бугристых плоскостях воплощали в себе многие миллиарды человеческих побед и трагедий. Каждая отметина на поверхности была когда-то грандиозным бедствием.
— Похоже, что… они одинаковые! — прошептал Гэри.
— Точно! — сказал Юго.
— Теория подтверждается практикой…
— Йе-хо-о-о! Психоистория работает!
Гэри задумчиво смотрел на изгибы цветных плоскостей.
— Я и подумать не мог…
— Что они так хорошо сработают? — Дорс встала у Гэри за спиной и пригладила его волосы.
— Ну да…
— Ты столько лет возился с этими уравнениями, подбирая нужные переменные… Они просто не могли не сработать!
Юго улыбнулся.
— Побольше бы людей разделяли твою веру в математиков! Но ты забываешь об эффекте воробья.
Дорс, внимательно рассматривая мерцающие плоскости, прокручивала всю историю Трентора заново — теперь помедленнее, чтобы отыскать расхождения между истинной историей и реконструкцией по уравнениям Селдона. Расхождений было очень и очень мало. И, что самое главное, их количество не увеличивалось со временем.
Не отрывая взгляда от экрана, Дорс медленно переспросила:
— Воробьи? Мы иногда держим птиц как домашних животных, но, конечно…
— Представь, что воробей начнет махать крыльями точно над экватором. Циркуляция воздуха от этого если и изменится, то совсем на чуть-чуть. Но если этот перепад давления без изменений распространится к полюсам, то там от одного взмаха воробьиных крыльев может подняться целый торнадо.
— Но это же невозможно! — Дорс уставилась на Юго, явно что-то недопонимая.
Гэри сказал:
— Только не путай эту поговорку с потерявшимся гвоздем из конской подковы. Конь — это такое легендарное животное, на котором перевозили грузы. Помнишь, всадник проиграл сражение, а потом потерял все королевство из-за того, что из подковы его коня выпал гвоздь. Крупные неприятности случились из-за маленькой, но существенной причины. Это аксиома: феномен случайности демократичен. Незначительные несоответствия в каждой паре взаимозависимых переменных могут привести к очень большим изменениям.
Какое-то время они обсуждали этот вопрос. Как и на любом другом из миров, метеорология на Тренторе обладала кошмарной чувствительностью к исходным условиям. Взмах воробьиных крылышек на одной стороне планеты, распространяясь по переменчивым средам, мог через неделю превратиться в настоящий ураган на другой стороне планеты. Никакой компьютер не мог смоделировать все мельчайшие зависимости, которые влияют на погодные условия, а потому невозможно было точно и достоверно предсказывать погоду.
Дорс указала на скопление данных.
— Но тогда… значит, все это — неверно?
— Надеюсь, что нет, — сказал Гэри. — Погода может меняться по несколько раз в день, но климат остается прежним.
— Ну… Тогда не удивительно, что тренторианцы предпочитают закрытые помещения. На открытом пространстве может быть опасно.
— То, что наши уравнения достоверно описывают историю Трентора, свидетельствует еще и вот о чем: оказывается, незначительные отклонения в ходе истории могут сглаживаться, — сказал Гэри.