Акимуды
Шрифт:
– Ты что, больной?
– Все это кануло в Лету, – стерпел я этот варварский упрек. – С конца восьмидесятых посольства поблекли.
– Я не хочу быть послом, – вдруг решительно заявила Зяблик.
– В какой-то момент то или иное посольство становится привлекательным. Так было с японским посольством, где собиралась на японскую кухню наша творческая элита, так бывает с французами.
– День Бастилии! Он – когда?.. Послушай, Робеспьер – это имя или фамилия?
– Робеспьер – это палач…
– У тебя все революционеры – палачи. Ты бы вообще запретил революции!
– А ты знаешь, что Робеспьер развел такой террор, что запретил верить в Бога и хотел сжечь весь Лион?
– Ну и что?
– А то, что в мятежной Вандее женщин насиловали и потом топили в реке тысячами.
Зяблик думала недолго.
– Знаешь, что? Конкретные люди – это издержки истории! Они должны принимать ее законы. Ты что, гуманист?
– Merci! Дипломатический птичий язык убивает живую речь. Но однажды кремлевский чиновник взялся рассуждать о литературе: она не должна быть экстремистской! Я его осадил – он в бешенстве покинул стол посла.
– Скандал! – обрадовалась Зяблик. – А то я подумала, что ты – пресная рыба!
– Единственным ценным знакомством, которым я обзавелся благодаря обедам в посольствах, было знакомство со Шнитке.
– А… гениальный композитор! Он слишком темный для меня… Действует на нервы… Что это за публика? – огляделась Зяблик.
– Обычно одни и те же люди. Средний класс московской элиты. Более крупные люди встречаются редко. Изображать из себя публику для посольских отчетов мне тоже давно надоело. Дипломатия утратила свой лоск.
– Тут дует, а я без трусов! Пошли работать! – Зяблик фамильярно подтолкнула меня в бок.
У входа в главный зал стоял Посол. Он – как это принято – пожимал руки и говорил несколько слов приветствия. Мы встали в очередь. Посол выглядел как ряженый. Было видно, что он не умеет носить пиджак. Галстук его сбился на сторону. Он махал руками и все преувеличивал. Так ведут себя латиноамериканские послы. Я заметил, стоя в очереди, что у Посла яркие, слегка выпуклые глаза, какие бывают у людей Средиземноморья, от испанцев до израильтян. Небольшая рыжеватая борода, усы и кудрявые волосы. К нему подлетела какая-то взбалмошная маленькая женщина с черными, тоже выпуклыми глазами, что-то сказала на ухо и отлетела, когда он ей быстро кивнул. Впоследствии мне казалось странным, что Посол вел себя тогда так неловко – ведь он не в первый раз на земле, да и вообще большой начальник…
Русская сторона тщательнее обычного подготовилась к знакомству с новым послом. Люди пришли на порядок выше, и от этого все было ярче, но суше. Были министры, космонавты, депутаты, знаковые деятели культуры. В толпе я разглядел Куроедова. Был там и министр Виноградов.
Я представился. Представил Зяблика как подругу.
Посол сказал:
– Я рад, что вы пришли. Надо будет как-нибудь поговорить…
– С удовольствием.
– После приема? У вас есть время?
– Мы не торопимся, – сказал я.
– Акимуды, – сказала Зяблик, – меня уже волнуют. Я не знаю почему, но я волнуюсь.
– Вот и отлично, – улыбнулся Посол и обратился к следующим гостям.
Мы взяли по виски.
– Перейдем на «ты», – предложила Зяблик, – для правдоподобия.
– Мы уже перешли. Не заметила?
– Как он тебе?
– Посол как посол, – сказал я.
– Нет, – сказала Зяблик. – Космический идеалист.
У меня от прикосновения его руки встали дыбом волосы.
– Ты что! – не поверил я.
Мы остановились у окна. По залу проталкивались два известных священника в рясах вместе с косматым мракобесным писателем, любящим, впрочем, Лондон.
– Ты думаешь, Посол не поймет, что ты хочешь его соблазнить? Судя по тому, что о нем говорит Куроедов, он должен читать мысли.
– Пусть читает. Мужчины ловятся на другом. Спроси самого себя: почему я тебя уже соблазнила?
Я посмотрел на нее с нескрываемым восхищением.
– Я недавно смотрел передачу с вашим участием о роли Церкви. – Когда гости разошлись, Посол пригласил нас с Зябликом выпить чая за журнальным столиком. – Вас спросили, чьи интересы в первую очередь должна защищать Церковь. И что вы ответили?
– Церковь должна в первую очередь защищать интересы Бога.
Посол рассмеялся, довольный.
– Ну да, – продолжал я, – именно этим она должна отличаться.
– Интересы Бога! Но Церковь, по-моему, занимается всем чем угодно, только не защищает Его интересы.
Это прозвучало не слишком дипломатично. В словах Посла я услышал далекий рокот каких-то существенных споров.
– Вы знаете, с кем бы я хотел познакомиться? Я пригласил его на прием, но он не пришел. Академик Лядов.
Я слышал, что он ваш друг.
Я стал нахваливать Лядова.
– А чем он так знаменит?
– По-моему, он близок к разгадке природы человека.
– Я слышал, что он изобрел карту бессмертия.
Я с удивлением посмотрел на Посла. Он сказал об этом почти что робко. Как будто он боялся меня спугнуть.
– Откуда вы знаете об этой карте? – задал я, в сущности, нелепый вопрос.
– Мы на Акимудах ею интересуемся, – невозмутимо ответил Посол.
У них, однако, в самом деле неясно, что они знают, а что нет.
– Как? Весть о карте бессмертия достигла Акимуд?
– Если честно, это одна из причин, почему я приехал сюда.
– Почему?
– Это изобретение опаснее ядерного оружия.
…Через час мы с Зябликом, распрощавшись с Послом, сели в машину.
– На Студенческую, – сказал я водителю.