Акимуды
Шрифт:
На старой кухне велись повторяющиеся разговоры.
О том, что загнивающий Запад лучше нас во всех отношениях.
О том, кто – стукач.
О том, что телевидение врет – но это вызывало не критику, а издевательство. Зато верили всему тому, что говорили по «голосам». Ругали продажных деятелей литературы и искусства. Радовались каждому поражению советской власти на мировой арене. Часто отказывались болеть за советские спортивные команды – болели за чехов или шведов назло.
Женщины на кухне имели двойное значение. Они были товарищами и женщинами одновременно. Не дать мужскому товарищу считалось не по-товарищески, дать – значит, потом не будут тебя уважать как женщину. Непреодолимый конфликт разрешался с помощью водки. Знали твердо, что никогда ничто не изменится, – были фаталистами.
Новая кухонная философия родилась, как я уже сказал, в ощущении ясности. К этой ясности было больно идти – повторение мучительно. Кухня же стала всего лишь метафорой происходящего. Ее повысили в классе: она превратилась в званый вечер.
Мы давно примеривались к этой модели. Хотелось повысить значение слова в общении, придать общению комплексный характер. Главный бич подобных вечеров – как показал и спор Лунгина с Усковым – сползание разговора в трясину мыслей о круговом развитии русской истории. Пригов, помнится, развивал простую идею: после весны и лета наступает осень, потом – зима. Мы начинали жить в зиме. Мы знали русские сроки ее продолжительности. Всем было не по с ебе.
Да, я забыл сказать: американский посол с женой тоже присутствовали на нашем ужине и не сводили глаз с Акимуда. Выпив водки, уже после того как был съеден кролик, Джон сказал:
– Я испытываю к России дружеское чувство. Мы с Марлин здесь уже третий раз. Разница огромная. Как вы думаете?
Акимуд оглядел наш стол и сказал:
– Согласен. Россия меняется. В этом опасность для нее.
– Почему? – вскричали все.
– Нет общих ценностей.
– Так помогите нам, – не выдержали гости. – Нам на самом деле не так уж много нужно. Нам нужен сильный и просвещенный руководитель.
– Давайте выступим единым фронтом, – предложил Денис.
– Как же мы выступим единым фронтом, – удивился Акимуд, – если вы воинствующий атеист?
– Ну и что!
– А что вы особенно любите в России? – настаивал американский посол.
– Я? Вечное повторение.
– Как? – ахнули гости.
– Трещина между архаическим и новым сознанием волнует меня. Именно в ней может зародиться религиозный переворот.
– Зачем? Нам нужна нормальная цивилизация. Помогите!
– Я не буду участвовать в либеральном терроре, – покачал головой Акимуд. – Ты готов быть либеральным диктатором? – неожиданно обратился на ты Акимуд к Денису.
– Я подумаю, – с достоинством ответил олигарх.
Я не исключаю, что именно с этой фразы началась его дума о политичекой карьере.
– Слишком ты мало книг читал в отрочестве, – поотечески укорил его Акимуд.
– Мои книги – это мои заводы, – твердо сказал Денис.
– Россия… Клубок бессилия и безнаказанности. В этом ее прелесть!
– Значит, вы отворачиваетесь от России? – наехал на него Коля Усков. – Зачем же вы сюда приехали?
– Здесь живет народ-богоносец, – заявил Акимуд.
Джон схватился за голову. Гости снова ахнули. Они смотрели на Акимуда как на козла.
– Господи! – вскричала Зяблик.
Акимуд вздрогнул и строго посмотрел на нее.
– Господи! – повторила она. – Я все детство жила за МКАДом. В двухстах метрах от Москвы. И там уже пахло не Москвой, а русским духом. Было страшно выйти на улицу. Повсюду сновали ваши богоносцы!
Акимуд заразительно рассмеялся.
Новая кухонная философия рассматривает российскую реальность не как общественный фатализм, а как испытание человеческой души. Это смещает угол зрения в сторону индивидуального опыта. Успех романов Андрея Платонова в том, что он нашел основу русской жизни в чистой и вялой случайности, иными словами, в русской рулетке.
Выживание любого человека в России является исключением из правил. Есть все причины сорваться, провалиться, исчезнуть, пропасть ни за что, кем бы ты ни был, что бы ты ни делал, – идет массированная бомбардировка источников жизни. Даже преданные царедворцы знают, что двуглавый орел – не самолет, а свой самолет они держат в уме. Эта военная игра в жизнь и смерть превращает русскую жизнь в художественное произведение, которое нуждается в самовыражении. Почему я выжил, зачем я выжил? – неисчерпаемый источник отечественных сомнений и счастья.
– Если в тысяча восемьсот двадцать пятом году кучка избранных задумала перевернуть Россию, то ныне пятьдесят топ-менеджеров способны наконец-то это осуществить, – настаивал Денис.
– Съесть-то они съедят, а вдруг им дадут? – балагурил Марк Гарбер.
– Поделитесь щедро друг с другом своей веселой случайной жизнью – мы умираем со смеху! – благодарил Акимуд с веселыми пьяными глазами, стоя в дверях в половине четвертого утра. – Какие они замечательные, ваши гости! А давайте еще один посошок!
– Вот что, – сказал Главный своим людям, – мы его похитим, этого Посла Акимуд. Похитим. Изолируем. И будем держать его взаперти до тех пор, пока он не признается, где его чертовы Акимуды и зачем он сюда приехал.
– Можно все проблемы слить на Акимуды, – сказали Главному его люди.
– Так и сделайте, – кивнул Главный.
Вечером по главным каналам прошла информация о том, что Акимуды – опасная страна. Посольство Акимуд в Москве занимается деятельностью, несовместимой с дипломатической миссией.
– А может, на место Посла поставить своего человека?
Двойника?
– Идея, – одобрил Главный.
Неожиданно в кабинете Главного раздался вежливый голос Посла с потолка:
– Не делайте этого!
– Какой девиз у вашей страны? – спросил Джон, посол США в Москве.
Как все выдающиеся послы мира, он держался подчеркнуто скромно, но сотрудников посольства держал в ежовых руковицах. Он имел очаровательную улыбку, был чуть-чуть похож на опереточного героя. Послы вообще всегда на кого-то похожи. Кто на Чарли Чаплина в пожилом возрасте, кто на Трех мушкетеров. Поначалу, как и другие послы великих стран, Джон не замечал Посла Акимуд, держал его за мелкого африканского дипломата, гонца банановой республики. Но постепенно ЦРУ зашевелилось.