Акимуды
Шрифт:
Начиная с середины XVIII века у нас никогда не было столь долгой паузы в литературной традиции. Вот – наступила. В ней никто не повинен. И наши славные игроки в том числе. Пусть бегают по полю, если нет других. Пусть забивают голы в свои ворота. Пусть им за эти голы дают премии. Пусть себе пишут. Читатель с интересом следит за их беготней. Разве это не успех?
Наступил критический момент. Мы на пороге войны. Взлетают истребители, ревут танки – куда лететь, в кого стрелять? Спецназ штурмует посольство Акимуд и находит там одних белых мышей. А где любовная линия? Не до любви.
У самовара я и моя Маша. Чаепитие в Мытищах. Простая семья, родители Зяблика, Марья Васильевна и Валерий Давлатович перед телевизором.
– Маша, смотри, война! – сказал Валерий Давлатович.
– Вижу, не слепая! – огрызнулась Марья Васильевна.
Зяблик проснулась в камере под утро, вся побитая. Подошла к зеркалу. «Ну, и рожа! Сука ты, Самсон-Самсон!» На полу валялась золотая монетка. Зяблик наклонилась, взяла ее в руку. Монетка сверкнула в ладошке. Зяблик поняла, что она все может. Она направила луч монетки на дверь камеры. Дверь распахнулась со скрипом. Зяблик вышла в коридор. Воняло хлоркой. Спустилась вниз. Охранники смотрели на нее, но не останавливали. Она вышла за двери тюрьмы и стала ловить такси на улице.
– Вам куда?
– В Генштаб.
Направляя луч монетки на здание Генштаба, Зяблик вошла в большой дом.
– Где у вас тут начальник Генштаба? – спросила она у солдата.
Солдат вызвался ее проводить до дверей приемной. Она вошла в приемную. За столом сидела молодая красивая девушка с мясистым лицом.
– Девушка, – сказала Зяблик, – мне нужно к начальнику.
– Проходите, пожалуйста, – любезно сказала секретарша.
Зяблик толкнула дверь. Вошла. Генерал смотрел телевизор. Новости дня. Сочи разбомблен. Зяблик остановилась перед телевизором, посмотрела на экран. Она не узнала курортного города… Российские бомбардировщики летели над океаном. Она бомбили какой-то остров. Зяблик возмутилась, повернувшись к генералу:
– Ну, что вы бомбите! Это же не Акимуды!
– Кто вам сказал, что это не Акимуды! – парировал генерал.
– Генерал, – усмехнулась Зяблик, – ну, как вам не стыдно! Остановите войну!
– Что???
– Остановите войну, генерал! – заорала на него Зяб лик.
Она направила на него луч золотой монетки.
– Понял, – сказал генерал.
– Какой вы понятливый! – засмеялась Зяблик.
– Хотите чай или кофе?
– Сначала остановите войну!
Генерал снял трубку:
– Приказываю остановить военные действия!
Зяблик села в кресло:
– Я, пожалуй, кофе со сливками. Сколько погибло народу в Сочи?
– Тысяч двадцать, – сказал генерал.
– Я думала больше. – Зяблик улыбнулась генералу.
– Все хорошо, – сказал генерал, – но боюсь, что наши спецслужбы больше не будут вам доверять.
– Ну и хуй с ними, – зевнула Зяблик. – Вызовите мне машину. Поеду я спать!
В машине она подумала: что-то я все больше погружаюсь в мистицизм, чувствую себя замученным зябликом. Она приоткрыла окно и выбросила золотую монетку на радужную, мокрую от дождя мостовую.
В ту же ночь на Студенческой улице Зяблик видела вещий сон. Сергий Радонежский сказал:
– Генерал не смог остановить войну.
– Что же мне делать? – испугалась Зяблик.
Святой Сергий сказал:
– Я советую тебе встретиться с сестрой, но предупреждаю, что Лизавета отобьет у тебя Посла.
– Да ладно!
Сергий Радонежский ничего не сказал.
Зяблик села в калужскую электричку и поехала. У ворот в монастырь она поругалась с молодым служкой из-за его придирок к прозрачности ее юбки.
– У тебя глаза видят то, что не надо!
Она пообещала нажаловаться на него Патриарху всея Руси:
– Я сейчас позвоню ему по мобильному телефону!
Служка испугался и попросил ее не звонить. Она пошла на высоких каблуках по дорожке среди оранжевых ноготков (лат. Cal'endula officin'alis). Она любила дорогую итальянскую обувь. В мастерской храма она встретилась со своей сестрой, которая была старше ее на пятнадцать минут, девственницей Лизаветой, которая реставрирует иконы.
– Катя! – Лизавета бросилась на шею сестры.
От волнения они расплакались.
– Меня так долго не называли по имени, – рыдала Зяблик.
Марья Васильевна родила их в один день. Сначала на свет появилась чернявая Лизавета – и с тех пор она стала старшей сестрой, командиром над Зябликом. Лизавета весила при рождении на двести граммов больше, чем светленькая Катя, но потом Катя перегнала ее по весу, и никто не знал, где кто. Знали только, что второй по очереди появилась Зяблик – во всем она была младшенькой.
Лизавета в студенческие годы увлеклась спиритизмом, но, когда Николай Васильевич Гоголь во время сеанса предложил ей выпить яда, она помчалась в церковь и покаялась батюшке. Она пила чай из алюминиевой кружки. Скромная утварь переплеталась в ее голове со спасением человечества. Она спала практически без матраса. Подушка была жесткой и тяжелой.
– Ну, садись, – сказала Лизавета. – Небось устала с дороги. Будем пить чай.
Она включила старый электрический чайник. Выглянула в окошко, занавешенное дешевой занавеской. За занавеской шли строем монахи. Дисциплина, подумала Зяблик.
– Лиза, – сказала Катя, – ты сильно веришь в Бога?
– Ну да, – задумчиво ответила Лизавета. – Хотя в Бога нельзя сильно верить. Когда веришь – ты вся пронизана им. У вас что там, в Москве, война?
– Война, – сказала Зяблик.
– Много народу поубивало?
– Да так… – ответила Зяблик. – Много!
– А я не боюсь умирать, – сказала Лизавета.
– Да ты что! – удивилась Зяблик. – А я вот боюсь! Лиза, останови войну!
– Да как же я ее остановлю?
– У тебя есть чудотворная икона?