Akladok
Шрифт:
Снежный лес поглотил сухие хлопки выстрелов и стало тихо. Алекс понял, что военный его не видит, поэтому неподвижно стоял за елями и смотрел, как того охватывает то ли полнейшее бешенство, то ли страх. Где-то рядом с ветвей сошло легкое облако снега и медленно двинулось вдоль края поляны.
Ветер…
– Убью-у-у-у-у! – страшно завопил псих.
В правом углу поляны образовалось еще два снежных облачка. Военный быстро, почти не целясь, выстрелил в одно из них, облачко остановилось и стало медленно оседать на месте.
Суетливо озираясь, военный попятился к лесу. Словно оттуда, с противоположного края поляны исходила какая-то серьезная опасность. Он пятился все быстрее,
У Алекса возникло плохо объяснимое желание окликнуть его. Борясь с этим импульсом, он стоял и смотрел, как темная фигура военного продирается все дальше и дальше прочь. Потом слушал, как стихает скрип снега под его валенками. Потом тишину, в которой стучало только его сердце. На поляне, кажется, никого не было.
Алекс тихо выругался, спрятал пистолет и возвратился на просеку. Там он надел лыжи, рюкзак и, вернувшись на болото, быстро пошел длинным окружным путем через поле. И только через час, пару раз усомнившись в правильности выбранного пути и выйдя на гору у речки, он понял, что криков больше не будет. Просто понял и все.
К тому времени разбуженные выстрелами снежные облачка уже осели. И, если бы на поляне в тот момент был кто-то еще, он бы увидел, что на их месте четко обозначились две человеческие фигуры.
3
Семен Ступников по кличке Красный (никто не помнит, почему он ее получил), каратист, ушуист и мастер спорта по боксу, бывший басист группы Новый Год, впоследствии не менее известный продюсер, а ныне безработный, очень давно не видел лес. Это его и спровоцировало.
А началось все банально – ему сильно захотелось писать. Вагон, который вез его в Москву, оказался холодным, а чая, у священника, которому он сдавал работу, было выпито слишком много. Эти два фактора наложились друг на друга, а до Москвы было еще не меньше часа.
Можно было поступить просто – зайти в переход между вагонами и сделать все там, но Семен слишком долго колебался. Во-первых, у него была довольно крупная сумма денег, заплаченная ему за два месяца работ, а в одном вагоне с ним ехали два каких-то быка в кожаных куртках. Семен был в своей единственной и довольно дорогой дубленке, и вообще меньше всего на свете хотел с кем-то драться. Но, даже если бы драться и не пришлось, стоять в узком, холодном, грохочущем и обильно прописанном месте, и, мотаясь из стороны в сторону, разбрызгивать вокруг свою мочу, очень не хотелось тоже. И тут еще объявили станцию, на которой много лет назад его родители снимала дачу. На Семена нахлынули детские воспоминания, и у него появилась мысль выйти и хотя бы постоять на платформе со всех сторон окруженной старыми соснами. А заодно и облегчиться.
А тут еще и бабушка, сидящая неподалеку от двух бандитов, собралась выходить, а эти уроды вышли за ней. Да еще через другую дверь. Вдруг они бабушку ограбят, – пронеслось у Семена, и он быстро вышел за ними.
Но бандиты просто встали на платформе и закурили. Бабушка тем временем ушла куда-то своей дорогой, а электричка тронулась дальше в Москву. Семен огляделся, куда бы ему отойти и… тут увидел его.
Лес стоял метрах в трехстах от платформы в конце небольшой улицы из маленьких одноэтажных домов и освещался дорожным фонарем. Его еловые и сосновые ветки были покрыты снегом, снег искрился в лучах фонаря, и во всей этой картине было что-то такое щемящее, новогоднее, и полное воспоминаний, идущих откуда-то из детства, что Семен не удержался и пошел в его сторону.
С этого все и началось.
Природа часто наводила на Семена всякие непростые мысли. Так
К этому было невозможно привыкнуть. Оно находило внезапно, и потому врасплох. Словно комета из глубин космоса, откуда-то сзади в голову входил старый знакомый горький импульс. Послушай, а помнишь? – говорил он, и внутри Семена что-то сжималось, что-то натягивалось – он вспоминал. Ее. Совершенно бессмысленное занятие. Ее смех, ее улыбку, а чаще ее реакцию на какую-то ситуацию. И наступало такое состояние, что хоть рыдай от жалости к собственной персоне. Странной жалости, которую, кажется, уже давно сменили равнодушие, презрение и легкая ненависть. И вот хлоп! Тут, в этом лесу, под этими елками. Да так сильно.
Когда-то он думал, что это пройдет, потом свыкся, и, вроде бы даже успокоился на этот счет. Но вот – припорошенная пушистым снегом улица, морозный воздух, а в его голове со скоростью мысли возникает картина лета. Парк, деревья, скамейка. И не так важно, что именно она сказала ему тогда. Просто ее улыбка, ее светлые джинсы, то, что она – рядом, встало в его сознании столь ярко, что он зажмурился.
Это, естественно, не помогло. Откуда-то возникла сверлящая мысль, что тогда еще было возможно что-то изменить. Семен остановился, стукнулся спиной о какое-то дерево и, пачкая о кору свою единственную зимнюю одежду, сполз вниз. Этому надо давать какой-то выход. Потому что просто думать об этом, представлять, что где-то сейчас, в этот же самый момент, светится ее лицо, она что-то видит и чувствует, чему-то радуется, а он тут в темном лесу, сидит около обильно описанного широченного ствола, – такое здорово смахивало на пытку. Господи, а ведь когда-то, ее глаза, ее губы, ее волосы были совсем рядом с ним, а он ничего не смог сделать! Семен смотрел на темные деревья, заиндевевшие заборы. Судьба. Господи, ну почему все именно так?!
У этого наваждения было красивое имя. Ее звали Анастасия. Когда-то она ходила в обычную московскую школу, танцевала на дискотеках, пела под гитару. Возможно даже что-то из их с Алексом репертуара. И он, Семен, о ней ничего не знал. Пока не женился на красивой высокой и умной женщине по имени Катерина. У которой был брат. И однажды они пришли к этому брату в гости.
Маленький неудобный стол, низкое мягкое кресло. Настюша, порежь еще хлеба, говорил брат Катерины своей дочке. И она улыбалась. Господи, как она улыбалась! Кажется, она всегда улыбалась, когда к ней обращались. Неужели никто не видел, какая она красивая? Из нее, словно, исходит какой-то свет. Как звездочка, – подумал он тогда.
И запел.
Семен очень редко играл и не пел в чужих компаниях. А еще меньше любил рассказывать анекдоты. Но тогда он пел и рассказывал какую-то чушь так долго, что они засиделись чуть ли не до утра.
– Вот видишь, как все было хорошо, – улыбалась довольная Катерина. – А ты говорил, что мой брат – скучный человек.
Теперь Катерина замужем за каким-то аптекарем, Семен здесь, мерзнет под этим деревом, а она…. Дурак! Кретин и еще раз идиот. Об этом лучше вообще не думать.
После того вечера Семен начал писать длинные, занудливые песни о любви. Он складывал исписанные листки с их текстами в нижнем ящике своего стола в офисе, иногда рвал и злился на себя. Потом зачем-то пытался продвигать ее как актрису и снимал в пробах к каким-то клипам. Ему нужно было видеть ее, и он придумывал все менее правдоподобные причины для этого. А она…