Akladok
Шрифт:
Наконец-то все было так, как он давно хотел. И хотел правильно. Потому что сейчас, когда природа спит, когда все внешнее замирает, когда силы, погружающие нас в материальный мир тонки, и он, этот мир, наиболее близок к волшебному, – сейчас надо быть именно здесь, среди всего этого.. И, входя в лес, Алекс подумал, что, если с миром, в котором он живет, и может что-то произойти, то это произойдет именно в такой вот длинный зимний вечер.
В этой мысли было что-то настоящее. Невидимая лыжня плавно внесла его в длинный проход между громадных заснеженных елок, большинство из которых росло тут намного дольше,
«Действительно, так вот раз – и все», подумала бывшая колхозница, ныне пенсионер и мелкий коммерсант Мария Петровна Колюшкина и начала нервничать еще больше. Она нервничала, стояла на платформе и пыталась делать вид, что ничего не происходит. Да, конечно, ничего особенного, но из головы никак не лезла глухая, навязчивая и пугающая мысль. Мария Петровна пыталась отвлечься и помыслить о чем-то хорошем. Или, поскольку хорошего в ее жизни уже давно ничего нет, о чем-то плохом. Например, о том, что у дочери опять нелады с мужем, или о том, как ее обматерила почтальонша. Или о том, где взять деньги на подарок внуку. Но даже это не помогало. Потому, что завладевшая ей мысль была на удивление ясной и четкой: вон те два парня в плоских шапочках и кожаных куртках – убийцы.
Нет, хорошо, что она его не продала…
Хотя, что она раньше времени? Мало ли что почудится? Вот ведь они стоят спокойно и курят, ни кого не трогают. Может быть, и не тронут. Правда, уж очень похожи на тех сволочей, что прогнали ее этой осенью от магазина. Пошла мол, бабка, отсюда, это – наша территория. И еще выдумали, что они там за порядок отвечают. А кто их назначил? С какой это они стати там за порядок отвечают? И ведь еще и подталкивали! И, что противно, не заступиться никто, все мимо идут. А они своевольничают, никого не боятся. Что за время такое ужасное выпало на ее старость? Вот выйдешь на платформу, а там поездов нет, темнота, холод, и убийцы сговариваються.
Убийцы….
Нет, хорошо, что она его не продала. Отняли бы, да еще по голове чем-нибудь шарахнули. И все. Им это – раз плюнуть, обнаглели совсем. О чем только думают эти политики в Москве? Кричат, руками размахивают, глаза круглыми делают – наверное, за власть борются. А молодежь? Обнаглела до предела, думает все им можно. Думают, все такие убогие да безответные. У них и огород отнять можно. С таким трудом возделанный! И по ночам с оставшегося пятачка урожай воровать. Нет в мире справедливости, не было и нет. А иногда так хотелось бы…
А теперь еще эти, убийцы.
Из темноты, проявляя светом прожектора кружащиеся над платформой снежинки, появилась электричка. Она приближалась медленно-медленно, словно не опаздывала на целых пятнадцать минут. Медленно остановилась и медленно, словно через силу, раздвинула двери.
Хорошо, что люди какие-то внутри, подумала Мария Петровна, оглядывая редких пассажиров. А то просто жуть берет. И эти…, пускай они едут там, в соседнем вагоне. А она посидит здесь у окна, хотя здесь и не топят. Но это – не беда, сейчас нигде не топят. Конечно, если как ей, не далеко, –
Мария Петровна поежилась и подумала, как ей быть, если придется зимой ехать куда-нибудь на скором. Ей даже показалось, что она нашла какой-то выход из этой ситуации, но тут сзади послышались равнодушные шаркающие шаги, и на сиденье за ее спиной кто-то сел. Все мысли в ее голове быстро улетучились, а саму ее бросило в холодный пот. Потому, что она сразу поняла – это они, убийцы.
Убийцы!
Это же надо, ужас какой.
Мария Петровна прислушалась, убийцы молчали. Наверное сговорились. Чего им лясы точить? Молча приедут, войдут и убьют. И пойдут себе дальше. Она уже решила, что эта ужасное молчание так и будет сопровождать ее всю дорогу, как сзади послышалось:
– А там рядом че-то есть. Слышь, забегаловка там какая-то.
– Вот и загрузишься, – не очень приветливо ответил второй. И Марию Петровну даже передернуло, до того неприятный был у него голос. Просто уродливый. – Загрузишься, сколько надо. Но потом.
– Потом…, – вздохнул первый. – А ты что, подумал, я каждый раз после этого гружусь?
– Не, – отрезал второй. – Мне фиолетово. Просто перед Калачом я отвечаю. Я, доходит?
– А чего, сразу доходит? У меня вообще все чисто. Как в операционной, ты понял? У меня ни одного раза…
– Молчи, – раздраженно процедил его неприятный напарник. Неприятно-неприятно, как ножом по стеклу. Затем добавил, – Пока сам не увижу….
– Увидишь. Но… чего-то я не въехал. А он вообще тот был?
– Тот.
– Такой кекс.. Ты, это прикинь, такой кекс и Калач… Я чего-то вообще не въезжаю. Что они не поделили? Он что, журналист?
– Тебе-то зачем? Много будешь знать, мало будешь жить.
– Да я так. Просто там холодища….
Наступила пауза.
– Холодища… А вот чего спешил, чего спешил, а? Доктор, бля, – тоскливо ругнулся противный голос.
– Чего, доктор.. Ты знаешь, сколько вытечь может?
– А тебе-то что? Не твое. Или ты тут по ночам шныря изображаешь, вагоны моешь?
– А кто их сейчас вообще моет? Но ты прикинь, а брызнет и на тебя? Будешь тут по вагону вампира изображать?
– Закройся! – зло прошипел убийца с неприятным голосом. – Все равно пойдем. Лучше сто раз проверить и убедиться. Всегда.
И замолчал. Надолго. А потом сказал что-то, но очень тихо.
– Чего, в натуре? – удивился его напарник. – Чего, правда его дочку музыке учил…?
– Не ори. Я что, сказал дочку? Девчонку одну.
– А-а. Это та, совсем молодая, значит,… Ну, с Фабричной, да? Что, не тому ее учил, Да? Во дает! А вроде не скажешь, да? Такой кекс…
– Ты еще громче ….. Помнишь, что с Клепой было…?
Но то, что хотел поведать обладатель неприятного голоса про Клепу, Мария Петровна уже не услышала. Объятая несказанным ужасом, она вышла в тамбур и приготовилась к выходу. Нет, во сто крат лучше в тамбуре мерзнуть, чем ехать с такими вот. Окон нет, скользко, да и страшно, конечно, но на душе легче.