Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
Вот и бежит Саша Гурьев по без устали вращающемуся беличьему колесу. Собирая сплетни. Подсовывая редактору свое интервью с давно умершим человеком, будто тот еще жив, выдавая это за оперативный, актуальный материал. Кого-то Саша прикрывает, кого-то выдает. Принимая происходящее с устоявшимся холодным цинизмом. Так же он воспринимает самого себя… «И с отвращением читая жизнь свою…» — эта пушкинская строка понятна ему, и потому он ее бежит.
Жизнь становится фантомом. За призрачность и вакуум, прячущийся за повседневной суетой, надо платить, нередко очень дорого. Но где-то в самых глубинах все еще неспокойной души хроникера грязной светской хроники таится предчувствие серьезного крушения. Бег на месте уводит
У Саши Гурьева есть друг и соратник в его кипучей, неистовой деятельности: сопровождающий его почти повсюду фотограф Лиза (Елена Перова). Милая, хрупкая женщина, которая Сашу не заложит, не сдаст в момент опасности, поможет ему. Собственно, она, а не жена Вера (Оксана Фандера), самый близкий ему человек. В общении с ней Саша позволяет себе сбросить маску удачливого и всемогущего журналиста, смелого охотника в светских джунглях. Признаться Лизе в своих сомнениях и бедах, увидеть в ее глазах сочувствие и понимание. При том, что Лизу и Сашу связывают исключительно дружеские, деловые отношения. Но этому ловцу грязи в мутной воде нужны такие минуты сочувствия, единения с товарищем по оружию. Его лицо меняется в общении с Лизой, сейчас ему не нужно на кого-то наступать, что-то вынюхивать, лицемерно улыбаться или просить у врага пощады… Даже страх перед грядущей катастрофой несколько замирает в его душе. Здесь Гурьев слаб и беззащитен. Хабенский позволяет зрителям уловить, что его герой стыдится себя в такие мгновения. Но очень недолго. Очень скоро он снова побежит, помчится, завертится, убегая от возможной душевной муки. От злых прикосновений реалий, которые так раздражают. Но без этого вылетишь из светской обоймы.
Пестрое и вместе с тем однообразное окружающее кипение, волны пара, заставляют Сашу мгновенно настроиться на нужную волну, «надеть» соответствующее лицо, стать тем, от кого в определенные минуты повеет холодом и безразличием. Но вот погибает его верный Лепорелло — маленькая Лиза, и он в этом виноват. Виноват и в гибели, в убийстве его школьного друга, общественного деятеля новой формации Фомина. В том, что от него, кажется, навсегда ушла жена, не в силах и дальше терпеть постоянную ложь супруга. Гурьев словно ударяется и ударяется головой о стену. Отброшено его умение вписывать себя в любые обстоятельства, зачеркивать нравственные начала. Отброшено даже то его безразличие, которое было для журналиста Гурьева не только средством самосохранения, но и вообще главным принципом его существования. Вместе с Филиппом Янковским Хабенский смело портретирует свое поколение.
2002 год в биографии актера был ознаменован его переездом в Москву. Вместе с Михаилом Пореченковым он был принят в труппу МХТ имени Чехова.
«После первого моего московского спектакля «Утиная охота», — вспоминает Хабенский, — нам с Мишей (Пореченковым. — Э.Л. ) предложили дальше работать в МХТ, и мы решили далеко друг от друга не отходить. Один институт, один курс, одна команда.
Работали в основном с Юрием Николаевичем Бутусовым.
Я много сил приложил, чтобы не остаться персонажем «Убойной силы».
Петербургская и московская театральная публика, как и актерские школы, несколько рознятся меж собой. Правда, сам Хабенский достаточно ироничен по поводу такой разницы: «Да все эти рассказы о школах… Есть актеры, которые на сцене: а) слышат, б) видят, в) думают, г) умеют молчать. Есть актеры, которые не слышат, не видят, не думают и молчать не умеют. Цель всех театральных школ — научить человека плавать, а стиль он потом уже сам себе выберет. Главное, держаться на воде. А прыгать можно хоть с лодки, хоть с берега. Лишь бы не стоять по колено в воде».
И все же, что касается школы, то Хабенский и Пореченков, на мой взгляд, достаточно легко преодолели этот рубеж. Первый спектакль с их участием «Утиную охоту» ставил ученик Олега Табакова Александр Марин.
Культовая пьеса Вампилова, роль Зилова Константина Хабенского несомненно увлекали.
«— Кого вам интересно играть? — спросили актера.
— Да тех, кого я сыграл в той же «Утиной охоте», в картине «В движении», — людей, способных отказаться от сиюминутного, от той шелухи, которая в любое время существовала и будет существовать. Людей, способных быть честными перед самими собой. Быть может, звучит пафосно, но это так. А разговоров о героях-негероях, что в принципе одно и то же, я побаиваюсь. Героев в конце концов выбирает себе народ».
Герой-негерой — это во многом Виктор Зилов. Постановка «Утиной охоты» в режиссуре Марина была не первой на сцене нового для Константина театра. Пьеса уже шла во МХАТе, Зилова тогда играл Олег Ефремов.
Была и телевизионная картина режиссера Виталия Мельникова «Отпуск в сентябре» по «Утиной охоте» с прекрасным актерским ансамблем: Евгений Леонов, Юрий Богатырев, Наталья Гундарева, Николай Бурляев, с трагическим Олегом Далем. Иногда в таких случаях пишут, что новый исполнитель или исполнители рискнули, осмелившись играть «Утиную охоту» после титанов, и т. д.
Хабенский и сотоварищи (среди них хотелось бы отметить блестящую работу Пореченкова в роли Официанта) сознательно ни о каком соревновании не думали и ни в какое соревнование не вступали. Подобный шаг, рожденный отчасти неуверенностью, отчасти тщеславием, думается, не в характере Константина Юрьевича. Он сыграл Зилова в новом тысячелетии, что само по себе диктовало свою трактовку.
У Олега Даля Зилов — гигант, который непрестанно расшибается о стальные прутья клетки-времени. Расшибается, свертывается в колючий клубок, иглы которого ранят тех, кто стоит около него. Чем ближе, тем сильнее. В эти минуты Зилов испытывает странную удушающую боль. Это не раскаяние — это признание собственного душевного безобразия. Удары о холодную сталь сделали таким Виктора Зилова.
Зилов Хабенского не ударяется и не ударяет. Ему близка доминанта Вампилова, сформулированная драматургом в другой его пьесе — «Прошлым летом в Чулимске», когда тридцатидвухлетний следователь Шаманов упрямо произносил: «Хочу на пенсию». Чтобы уже окончательно ничего не делать, ничего не совершать, не чувствовать себя кому-то или чему-то обязанным. Это пофигизм в его крайней, абсолютной степени, для Зилова он оказывается единственно возможной формой существования. Он брезгливо бежит от любого соприкосновения с временем, с людьми, которые требуют в общении с ним искреннего и сильного душевного отклика. Это несомненное дыхание времени, его «скорбного бесчувствия», как когда-то пророчески назвал свой фильм Александр Сокуров.
Только скорбит ли Виктор Зилов из спектакля 2002 года? По-своему скорбит, но причина скорби — томящая его зависть. Оказывается, он даже умеет мечтать. Но о чем? Об утиной охоте, когда он будет стрелять, стрелять, стрелять и бить влет птицу. Так ловко, споро. Как получается у его приятеля Официанта, холодного, беспринципного и начисто лишенного эмоций. Официант — своего рода зеркальное отражение Зилова, того Зилова, которого Зилов так ненавидит, понимая, что он-то — настоящий. Он бросает Официанту «Лакей!», за что получает от Официанта пощечину. Виктор было бросается ответить ему, но… не отвечает. Во-первых, ответ Официанту это уже какой-никакой поступок, а на это Зилов органически не способен. Во-вторых, именно с Официантом Зилов хочет отправиться на утиную охоту. А перед этим все отступает.