Актеры шахматной сцены

Васильев Виктор Дмитриевич

Сколько натерпелся в молодости Петросян ядовитых упреков за сверхосторожность, за уклонение от борьбы! Апофеозом было пущенное кем-то прозвище «Заяц в тигровой шкуре». С какими только представителями животного царства, как видите, не сравнивали Петросяна!

Мне лично это прозвище казалось обидным для Петросяна. Но сейчас, по прошествии десятков лет, я изменил свою точку зрения. Несомненно, против своего желания автор прозвища дал необыкновенно точную, проникновенную оценку дарованию Петросяна. Заяц ведь отнюдь не трус – просто природа наделила его уникальной способностью загодя чувствовать опасность и виртуозно ее избегать, а если он еще и в тигровой шкуре – это, знаете, очень опасный экземпляр.

Особенно

годилась неуязвимость Петросяна в матчах. На ничьих в турнире далеко не уедешь, ничья же в матче отнюдь не ухудшает, а если есть преимущество в счете, то и улучшает положение.

Но непотопляемость, хоть и была в генотипе, появилась не сразу. Я наблюдал Петросяна в состоянии полной растерянности: дебютант 18-го чемпионата страны (1950 год), он проиграл подряд пять первых партий! Хорошо помню: худой, с острым подбородком, Петросян сидел за столиком как-то пригнувшись – так давили на него звучные имена соперников. Понадобилось десятилетие, чтобы Петросян сначала переболел комплексами, а затем и поверил в то, что пробил его час.

Был, правда, рецидив растерянности, подобно той, какую ощущал. Петросян в своем первом чемпионате страны. Первая партия первого матча на первенство мира. Против невозмутимого, осознающего свое многолетнее чемпионское величие Ботвинника сидел совершенно потерявшийся претендент, перед глазами которого стелился туман, мешавший понять, что же происходит на доске.

Эта партия, которую Петросян, по собственному признанию, провел на уровне перворазрядника, не выше, сыграла, как мне кажется, очень важную роль в дальнейших событиях. Проиграв белыми практически без борьбы, Петросян решительно стряхнул с себя стартовую лихорадку и вошел в свой привычный образ, Ботвинник же, возможно, на какое-то время получил превратное представление о психическом состоянии претендента. К тому же, проиграв первую партию, Петросян в отличие от других соперников Ботвинника и в отличие от многих больших шахматистов вообще отнюдь не собирался тут же отыгрываться. Мы уже знаем – он любил откладывать окончательный разговор «на потом»…

А с какой неожиданной отвагой, с какой неожиданной решительностью защищал Петросян свой трон в первом матче со Спаским в 1966 году. Это был выдающийся поединок, и шахматная история, как мне кажется, еще предоставит ему почетное место в соревнованиях этого типа. Потому что, как это было, например, в матчах Ботвинника со Смысловым или в матче Спасского с Фишером, оба соперника находились в расцвете творческих сил.

Перед матчем знатоки были убеждены, что универсал Спасский, ловко владеющий любым оружием, конечно же навяжет осторожному Петросяну острое тактическое сражение. Василий Панов, в молодые годы сильный и смелый мастер, а в зрелую пору решительный, хотя иногда и чрезмерно увлекающийся комментатор, не скрывал уверенности в том, что Спасский будет стремиться к осложнениям.

А что было в действительности? Спасский попробовал навязать противнику острую, запутанную игру. Но кто бы мог подумать – именно рискованными тактическими действиями Петросян ошеломил совершенно не готового к такому повороту событий претендента. Жертва ладьи за легкую фигуру и затем великолепная атака черными в седьмой партии, жертвы фигур и в заключение жертва ферзя (редчайшее событие в соревнованиях на таком уровне!) в десятой и, наконец, жемчужина комбинаций – так называемая мельница в двенадцатой.

Мельница, впрочем, из-за того, что Петросян спутал порядок ходов, сработала вхолостую, но так или иначе – прелестная коллекция творческих – и, главное, тактических – достижений всего лишь на половине дистанции. Вот она – загадка…

Эта, не завершившаяся логическим триумфом двенадцатая партия чувствительно повлияла

на творческое самочувствие Петросяна – он не мог себе простить обиднейшую ошибку и на какое-то время впал в депрессивное состояние. Но и Спасский после этой партии окончательно убедился, что и он сам, и его тренер Игорь Бондаревский, и все его советчики имели, как ни странно, искаженное представление о том, каким опасным тактиком мог в случае необходимости стать Петросян. Спасскому пришлось на ходу перестраиваться, и Петросян получил передышку, так необходимую, чтобы выйти из депрессии.

Во втором матче – 1969 года – баланс нарушился: Спасский стал еще сильнее, Петросян же, выступавший в течение трех лет редко и не очень успешно, как мне кажется, не верил в свою удачу. А без веры, как известно, победить нельзя…

Любопытно, что в двух поединках Петросяна с Сергеем Долматовым – четвертой доской молодежной команды – не было ничьих. В первой встрече Петросян испытал молодого гроссмейстера на терпеливость. Честолюбивый Долматов отказался от продолжения, которое обрекало на долгую, хотя, может быть, и не бесперспективную защиту, и – вот уж действительно вдруг – пожертвовал ферзя всего за две легкие фигуры. В чем, в чем, а в технике реализации материального перевеса старшему поколению (не спутайте – экс-чемпион играл за первую команду) по чину полагается быть на высоте – Петросян не упустил добычу. Зато во второй встрече Долматов показал, какой атакующий потенциал таят в себе два слона, когда другие фигуры расчистили для них поле боя.

Наверное, есть некая закономерность в том, что старший преподал урок младшему в искусстве реализации, а младший выразил себя в умении атаковать. Каждому свое.

Во втором матче Спасский учел печальный опыт первого поединка и сумел, наконец, приноровиться к манере игры чемпиона.

Но одно дело – захватить новый рубеж и совсем другое – его удержать. Тут уже нужен помимо одаренности и прочих важных качеств еще и выдающийся, типа ботвинниковского, характер. Спасский же не хотел считаться с тем, что мало иметь талант, надо еще иметь нечто очень важное, что свойственно иногда самым заурядным индивидуумам, – трудолюбие.

Правда, в поединке с Робертом Фишером могло оказаться бессильным и адское трудолюбие, но у Спасского хотя бы была спокойна душа: он сделал все что мог. Он не сделал всего что мог…

Впервые, начиная с послевоенных лет, советские шахматисты в 1972 году утратили чемпионский титул. Подействовало ли на честолюбие Спасского болезненное поражение в матче, где он вел 2:0? Не уверен. Вот и здесь, в зале Дворца тяжелой атлетики, он вполне удовлетворялся ничейным исходом, иногда даже без видимости борьбы. Шесть бесцветных ничьих – таков итог Спасского в матч-турнире четырех команд. Может быть, ранг экс-чемпиона мира к этому предрасполагает? Но нет, Таль вот ведь не насытился победами, его от доски оторвать могут только врачи, да и Смыслов и Петросян тоже с возрастом отнюдь не стали кроткими…

Шахматная история многое потеряла оттого, что Фишер уклонился от обязанностей защищать свой титул. Матч Фишер – Карпов так и остался несбывшейся мечтой миллионов любителей шахмат и, наверное, самого Карпова. Не только в матчах, но и во многих супертурнирах Карпов многократно подтверждал свою гегемонию.

К началу матча на первенство мира с Каспаровым в 1984 году тридцатитрехлетний Карпов одержал в ранге чемпиона тридцать побед в тридцати восьми турнирах, а всего к тому времени выиграл около шестидесяти различных соревнований. Ни один из его предшественников не имел за всю жизнь столько турнирных успехов. Тончайшее позиционное чутье, тактическое дарование, великолепные счетные способности, умение трудиться – редкое сочетание даже для гроссмейстера экстракласса.