Актеры шахматной сцены
Шрифт:
На Олимпиаде-82 нам удалось выставить оптимальный состав. Вместе с Карповым, Полугаевским, Талем и игравшим уже второй раз Каспаровым выступали также Белявский и Юсупов. На этот раз наши олимпийцы сражались как в старые добрые времена и заняли чистое первое место, без помощи всяких коэффициентов, набрав 42 1/ 2очка – на 5 1/ 2очков больше, чем занявшие второе место шахматисты Чехословакии.
Омоложение сборной произошло не искусственным путем, который часто бывает отмечен горьким привкусом
Интервью с самим собой,
или Нечто исповедальное
Тридцать шесть лет, а именно столько времени прошло с того дня, как я начал писать о шахматах и о шахматистах, как известно, совсем не круглая дата. Но согласитесь, это все-таки серьезная дата, дающая право, несмотря на свою несомненную «кривизну», подвести некоторые итоги. Тем более, что «прямоугольной», сорокалетней, можно и не дождаться. Вот почему я позволил себе включить в книгу эту своего рода мемуарную главу.
Собственно говоря, мне предложила в свое время написать такие заметки редакция двухнедельника «64-шахматное обозрение», причем одарила разрешением самому избрать форму повествования.
Надо признаться, это был тонкий ход. С одной стороны, редакция выразила автору полное доверие. Такое надо ценить. С другой, избавила себя от всяких дальнейших хлопот, целиком возложив их на автора.
Хлопот оказалось много: в жанре воспоминаний я был дебютантом. Заметки грозили разрастись и как плющом закрыть несколько страниц двухнедельника, а мне были подарены форма, но не размер. Надо было сокращаться прежде всего за счет соединительной ткани. И тогда, как читатель уже понял из названия, я сделал интервью с собой.
Как ни странно, редакция идею одобрила, причем вычеркнуто в интервью было не так уж и много. «Будете готовить книгу, – сказали мне – там опубликуете все полностью».
Я сделал больше – не только восстановил сокращенное, но и дополнил интервью другими эпизодами из своей литературно-шахматной жизни. Хотя некоторые из них носят на первый взгляд личный характер, в целом, по моему убеждению, представляют интерес для читателя. Хотя бы как свидетельство очевидца трех с лишним десятилетий жизни шахматного Олимпа.
– Вот уж сколько лет ты пишешь о шахматах и шахматистах. Да, да, тебе интересно, понимаю. Но признайся – немножко надоело?
– Как сказать… Пожалуй, нет. Правда, выступая в роли корреспондента на больших турнирах, ощущаю иногда некоторую монотонность своей работы. Прежде таких ощущений не было. Чувствовать неутоленный шахматный аппетит помогают некоторые другие виды спорта, о которых изредка пишу, в первую очередь теннис. Это моя вторая любовь.
Но главная причина неостывающего интереса: к шахматам – это конечно же они сами, с их омутной, завораживающей, влекущей к себе глубиной. Как литератора меня еще больше интересуют личности шахматистов. Они не просто не похожи, но резко отличаются друг от друга. Наверное, помимо прочего, и потому, что шахматы, подобно любому виду искусства, обладают способностью предоставлять беспредельные возможности для самовыражения.
– Кто же из шахматистов произвел на тебя сильнейшее впечатление как личность?
– Сильнейшее? Ну что ж, это Владимир Павлович Симагин, Вахтанг Ильич Карселадзе, Сало Флор и, конечно, Михаил Моисеевич Ботвинник. Первые трое, увы, ушли из жизни.
Симагин был в шахматах артистом, полностью отрешенным от мирской спортивной суеты. Однажды в Центральном шахматном клубе он играл, если не ошибаюсь, в чемпионате «Спартака». Во время партии с известным гроссмейстером Симагин, тогда еще мастер, вбежал в соседнюю комнату, где находился и я. Глаза его сверкали, лицо покрылось пятнами.
– Что делать? – вскричал Симагин. – Он заставляет меня соглашаться на ничью!
Оказывается, противник предложил ничью, а когда Симагин не без смущения отказался, гроссмейстер раздраженно сказал: «Вы считаете, что у вас выиграно? Пожалуйста!» Он проставил себе на бланке ноль и расписался. Позиция Симагина была отнюдь не выиграна, более того – она не была и лучшей, но партия только началась, Симагину хотелось играть, а его этой возможности лишали. Он, конечно, согласился на ничью, но каких переживаний это ему стоило!
Симагин был из лучшей породы людей – породы чудаков. Свой давний очерк о нем я озаглавил «Мудрость чудака». Это был человек абсолютной порядочности и фанатичной творческой принципиальности.
– А тебе не кажется, что Симагин был, как бы это сказать, немного со странностями? Помнишь, во время одного из турниров в Сочи он всполошил весь пляж, выйдя на море ясным солнечным днем в кожаном пальто?
– Да, было такое. Отнюдь не отличаясь крепким здоровьем, он всегда боялся простуды и, выходя на море, решил на всякий случай перестраховаться. Конечно, кожаное пальто было совсем не обязательно, можно было ограничиться более легкой одеждой, но над такими вещами – в переносном и прямом смысле – Симагин не задумывался: попалось на глаза пальто, пусть будет пальто.
Симагин задумывался над более милыми его душе материями. Какое бы место ни занимал Симагин в ходе турнира (а в лидирующую группу он попадал редко, да и чаще всего ненадолго), его партии никогда не теряли своих зрителей.
Как актер шахматной сцены Симагин играл обычно не главные роли, но зато был одинаково хорош в любой. Потому что всегда, в любом спектакле, даже когда тот носил отборочный, а значит, сугубо спортивный характер, Симагин выступал в единственном амплуа – шахматного художника. «Играя, я не стремлюсь к победе во что бы то ни стало, к завоеванию очка… – писал Симагин. – Последовательно проведенная партия, завершаемая красивой комбинацией, – вот мой шахматный идеал». Не зря же сценарий фильма «Гроссмейстер» Леонид Зорин посвятил не кому-нибудь из чемпионов мира, а именно Симагину. Да и образ героя фильма был навеян его чертами…