Актриса
Шрифт:
— Милая история. — Голос Алены прогудел жестко и саркастически. — Сожалею, что вы лежачая. У нас в России есть правило: лежачих не бьют, а то можно было бы уподобиться братьям нашим меньшим, тем более я с детства питаю симпатию к этим интеллектуальным тварям…
Она приблизилась к тумбочке Джой, склонилась к блокноту, нацарапала пару фраз и, отойдя к окну, отодвинула штору.
— У вас душно… Я приоткрою форточку… буквально пару глотков чистого воздуха.
Пока Джой читала, Алена скрылась за шторой и уже через минуту, заперев форточку
— В какое время мне лучше прийти завтра? — Алена вышла к оперу.
— Да хоть так же. Уже уходите? Давайте свой пропуск — отмечу… Товарищу полковнику передайте, что по этому завтра уже не пустят. Он разовый.
— Да, да, спасибо. Господи, сумку забыла.
Алена вернулась в палату, и капитан услышал, как посетительница пожелала американке поспать — это восстанавливает силы.
На следующий день точно в это же время Алена переступила порог комнаты, где, как и накануне, дежурил знакомый опер.
На сей раз капитан Пантелеев встретил ее без сдержанного неодобрения.
— Привет представителям искусства! — встал он ей навстречу и, взглянув на часы, заметил: — Ого! Точность — вежливость королей! Минута в минуту. — Он кивнул в сторону плотно закрытой двери в палату и с сожалением произнес: — Хуже ей стало ночью. Так что вряд ли ваше свидание состоится. Хотя из посольства американцы у нее с утра были. Недолго, правда.
— Как же так… — Алена присела на краешек стула рядом с капитаном. — Она вчера вроде бы была очень даже ничего. Слабость — это же естественно после ранения и операции. По себе знаю…
— Я в курсе вашей истории, — с явной симпатией сказал капитан. — И в общем-то мне понятен ваш интерес как творческого человека к этой американке… Пьесу будете сочинять?
— Ну да, попробуем, — неопределенно ответила Алена. — Значит, меня пускать не велено?
Капитан с сожалением развел руками:
— Без разрешения врача никак… Да и потом, есть ли смысл в вашей встрече, если она в полубессознательном состоянии.
— Вы правы! — Алена поднялась и, достав из сумочки листок бумаги, попросила у опера ручку. — Это вот мои телефоны — театральный и домашний. На любой спектакль в любом количественном составе всегда милости просим.
Алена попрощалась с капитаном, но через несколько минут снова просунула голову в дверь и спросила:
— Скажите, пожалуйста, а этот вот сегодняшний пропуск можно в следующий раз использовать, раз свидание не состоялось?
— Там указано число — поэтому вам его перепишут… Вы только предварительно звоните, чтобы впустую не ездить. Путь-то неблизкий. Знаете номер ординаторской?
Алена кивнула и еще раз поблагодарила капитана. Она оделась в гардеробе и вышла на улицу.
С высокого крыльца Малышка рассмотрела фигуру Глеба, вышагивающего по отдаленной заснеженной аллее. Она попятилась обратно к входу и, обогнув толстую колонну, спрыгнула сбоку прямо в сугроб. Прокралась вдоль здания больницы, торопливо повернула за угол…
Минут через десять Алена, запыхавшаяся и довольная, возникла перед Глебом, который стоял у машины.
— Ты что, по-пластунски по снегу ползала? — изумился Глеб, увидев, что она вся с головы до ног в снегу.
— Ага. Мы с опером Пантелеевым в партизанов играли, — радостно отозвалась Малышка. — Он изображал армию Колчака — ему по духу как-то гражданская война ближе, а я — мирное население, ушедшее в леса и пускающее под откос вражьи поезда… Отряхни меня, — и протянула Глебу маленькую пушистую варежку.
— Поворачивайся! — Сергеев сдернул с головы вязаную шапку и начал счищать прилипший к дубленке снег. — Ну и как успехи? Много составов удалось вывести из строя?
— Восемь! — не задумываясь ответила Алена и сделала поползновение влезть в машину.
Но Глеб вытащил ее за руку обратно.
— Ну-ка, ну-ка, партизан, дай-ка мне взглянуть… Ух ты, и что же это у тебя на ногах? А я-то думаю, с чего бы это ты вдруг изъявила желание на заднем сиденье прокатиться. Как же тебя в такой обуви в палату к больной пустили?
— А там сразу при входе в гардероб бахилы надевают. Для стерильности, — пояснила Алена, от растерянности нагло уставившись в глаза Глебу.
Она присела на заднее сиденье и, вытянув ноги в открытую дверь, постучала, стряхивая снег, огромными, на вид чуть ли не горнолыжными ботинками размера сорок пятого.
Глеб присел на корточки рядом с Аленой и нарочито кротким голосом спросил:
— Малыш, долго еще врать будем?
Алена молчала, сосредоточенно околачивая с ботинок налипший снег.
— А ботинки у кого напрокат взяла? — поинтересовался Глеб, выковыривая пальцем застрявшие между ботинком и ногой Алены ледышки.
— Ну это-то не проблема, — так же нахально ухмыльнулась Алена. — В мужской костюмерной, где же еще-то?!
— А возвращать собираемся? — Глеб осмотрел машину в поисках пакета с Алениной обувью.
— Это называется — наводящие вопросы, — уточнила Малышка и изъяла из-под сиденья коротенькие меховые сапожки. — Возвращать — ни в коем случае. Раз уж ты так рвешься в соучастники, выкинешь этих уродов в лесу — километров эдак в десяти от этого места.
— А может, в уличный сортир спустить… на даче?
— Не стоит рисковать. До весны еще далеко, и будет обледеневшая улика торчать в твоем частном хозяйстве.
— В нашем, — поправил ее Глеб. И, увидев непонимание на лице Алены, пояснил: — В нашем хозяйстве. Надеюсь, партизанский азарт и очарование опера Пантелеева в образе Колчака не отбили напрочь твою явно ослабевшую память… так же как и совесть. Напомнить дату нашего венчания? Это будет ровно через две недели… А если еще точнее, — Глеб сверился с часами, — через тринадцать дней и восемь часов. Так что предлагается слово «мое» поменять на «наше».