Актриса
Шрифт:
Из алтаря появился черноглазый улыбающийся батюшка, все потянулись за свечками, стали перестраиваться в полагающемся для таинства порядке. Повернувшись за свечкой, Алена, улыбаясь всем, окинула взглядом гостей, и на мгновение ее глаза напряженно застыли…
Во время венчания невеста вела себя неподобающим образом беспокойно. Всегда предельно собранная и дисциплинированная в ответственные моменты, Алена вертела головой, несколько раз делала глазами какие-то непонятные знаки посаженному отцу Михал Михалычу Егорычеву, и возмущенный Глеб вынужден был даже несколько
— А где Люся? Я что-то ее не вижу, — прошептала она, когда Глеб, преисполненный сознания торжественности момента, нанизывал обручальное кольцо на тоненький Аленин палец.
Сергеев недоумевающе и с легкой обидой взглянул на свою суженую и протянул руку, чтобы Алена возвела его в ранг супруга.
Малышка проворно пропихнула кольцо на палец Глеба, и ее голова снова развернулась в сторону гостей. Глеб недовольно проследил за ее взглядом.
— Люська у свечного ящика, — буркнул он, и тут все внимание жениха и невесты собрал батюшка, проводив новобрачных к алтарю. Он возложил венцы над их головами и передал шаферам, одним из которых, к явному удовлетворению Алены, являлась Люся.
Батюшка начал читать в Евангелии от Иоанна рассказ о чуде, совершенном Христом на браке в Кане Галилейской, и Глеб опять слегка дернул за руку Алену, повернувшую голову куда-то в сторону. Глеб не понимал странного поведения невесты, но видел, что ее что-то беспокоит, и это беспокойство невольно передалось и ему.
Священник поднес новобрачным чашу с вином, и в этот момент Алена, обнаружив, что за ее спиной нет Люси, резко развернулась назад и вдруг, чуть не сбив с ног близняшек Маши Кравчук и перевернув скамейку, стоящую у стены, рванулась к выходу.
В тот же миг от дверей храма отделилась темная фигура и опрометью вылетела на улицу.
После минутного шока все присутствующие на венчании бросились вслед за пулей пролетевшей мимо них на крыльцо церкви невестой.
То, что увидели случайные прохожие возле храма Малого Вознесения, не поддавалось никакому объяснению.
По Большой Никитской, скользя по тротуару и время от времени спрыгивая на мостовую, бежало странное, замотанное в непонятную одежду существо неизвестно какого пола, а за ним, с развевающимся шлейфом подвенечного платья, мчалась полуголая невеста, пугая оторопелых прохожих хриплыми выкриками: «Стойте! Вам нечего бояться! Остановитесь! Я вам все объясню! Это недоразумение! Вы погубите себя! Стойте! Задержите ее!»
На противоположной стороне Никитской высыпали из школьного двора дети и, визжа от радости: «Ура! Кинуху снимают!» — сгрудились вдоль тротуара. Пришедшие в чувство друзья и родственники во главе с батюшкой и алтарниками озирались по сторонам, не зная, что предпринимать, а Глеб и Максим Нечаев неслись за Аленой, подгоняемые не поспевающим за ними Егорычевым. Уже почти у самых Никитских ворот Максиму удалось, обогнав Алену, ловко подставить подножку и свалить в наметенный к обочине сугроб убегающего человека. Подбежавший Глеб сдернул на ходу пиджак, набросил его на голые плечи Алены и склонился над лежащей в снегу фигурой.
— Что… что все это значит? — спросил он, задыхаясь от бега.
— Осторожно, она вооружена! — так же запыхавшись, закричала Алена.
Максим точным движением скрутил человеку в сугробе руки за спиной. Теперь можно было разглядеть лицо, замотанное до бровей толстым оренбургским платком. Это была женщина средних лет с мелкими чертами лица, напоминающими какую-то птицу.
— Я же просила вас остановиться, госпожа Кохановская, — низким дрожащим голосом произнесла Алена. — Могли бы такой беды наделать… Помоги ей подняться, Максим, она замерзла.
Подоспевшие Люся и Ольга набросили на Алену дубленку, передали Глебу и Максиму их куртки.
Женщина с птичьим лицом подняла голову и, увидев Люсю, вздрогнула всем телом, ее лицо перекосилось страшной злобной гримасой. В этот момент Максим извлек из кармана ее нелепой шубы маленький блестящий браунинг. Женщина опять вздрогнула и, не сводя с Люсиного лица ненавидящего взгляда, рванулась к ней. Люся вскрикнула и спряталась за спину Глеба.
— Тихо! — властно и жестко скомандовала Алена. — Это ваша ошибка, госпожа Кохановская. Женщина, которую вы поклялись уничтожить, уже мертва. Не надо смотреть с такой ненавистью. Это не Джой Ламберти, а Людмила Соцкая, и не ее вина, что она обречена носить чужое лицо.
— Ах ты, Егоза, Егоза, — пробурчал Егорычев, когда гости расселись за большим столом в загородном доме Глеба. Дяде Мише положено было сидеть по правую руку невесты, как самому почетному гостю. — Даже замуж она не может выйти по-человечески. Это что же за свадьба такая! До седин дожил, а такого не припомню.
— Ты, дядь Миш, не бухта на меня, — отозвалась Алена, накладывая ему в тарелку все самое вкусненькое. — Сам учил с детства, что в нашем деле потеря бдительности — это шандец.
— Так это в чьем же деле-то! — засмеялся Егорычев. — Именно что в нашем — сыскном деле… хотя что говорить, видно, ты с молоком матери всосала в себя аналитическую смекалку.
— Выпьем за новобрачных, — провозгласила посаженная мать Маша Кравчук.
После того как все наконец-то согрелись, выпили, закусили, крикнули несколько раз «горько» и пожелали Алене и Глебу много всего замечательного, наступил тот неизбежный момент, когда все захотели, чтобы им объяснили, что творила бывшая невеста в храме и на Большой Никитской…
— Давай-давай, раскалывайся, Егоза, — усмехнулся Егорычев, — народ жаждет знать правду.
— Вот сами бы и поведали народу правду, дядь Миш. — Алена ласково взглянула на полковника. — А то я ведь сегодня как бы выходная…
— Да уж, не хотела бы я иметь такой выходной, — хмыкнула Маша. — Давно я такой стометровки не бегала. Новый вид развлечения для новобрачных и гостей — бег с препятствиями по обледенелому тротуару в сорокаградусный мороз без верхней одежды. Женщинам — желательно на высоком каблуке, лучше на шпильке. Очень полезно для здоровья и прекрасно развивает чувство юмора.