Акула пера (сборник)
Шрифт:
Сергей Иванович настолько разволновался и вдохновился, что ожидал услышать от меня «Да!» и тут же продолжить заготовленную заранее хвалебную речь этому Т… Траубе, так что, когда я выдохнула честное «Нет», он просто растерялся.
— Совсем не знаете? — упавшим голосом спросил он и, склонив голову набок, внимательно взглянул на меня, ища в моих глазах затаенную усмешку. Усмешки не было, потому что я действительно не знала ничего ни про Траубе, ни про наших пейзажистов в Париже. Если честно, я вообще думала, что во времена де Голля за границу от нас пускали только солдат
Через полчаса Сергей Иванович, счастливо улыбаясь, вышел из моего кабинета, оставив меня в полной прострации и расслабухе, но согласившейся ехать завтра за интервью. И не только за ним, но и за картинами тоже. Он предварительно уже договорился со старым могиканином, что три наиболее интересные картины из его коллекции будут выставлены в центральном офисе «Финком-банка» под патронажем газеты «Свидетель»!
— Зачем банку картины про степь? — удивленно спросила я у Кряжимского, стараясь хоть немного разобраться в происходящем. Спросила, разумеется, еще до того как он ушел. Ну, я думаю, вы меня поняли. — Они решили выставить картины на аукцион?
— Да нет же, Ольга Юрьевна, — набравшись бесконечного терпения, проговорил Сергей Иванович. — Каждый уважающий себя банк имеет коллекцию живописи и скульптуры. Это считается хорошим тоном. И неплохим вложением капитала. Кроме того, регулярно устраиваются небольшие выставки для обновления постоянной экспозиции. Вот, например, у президента «Финком-банка» в холле всегда висит несколько картин, также и в конференц-зале, в кабинетах старших менеджеров…
— Это во всех банках такая практика? — спросила я, хмурясь и наклоняя голову над столом. Тема, затронутая Сергеем Ивановичем, была весьма интересной, но только потенциально, увы. Однако разговор я должна была поддержать, чем и занялась, как вы видите. Он же ради моего образования старался.
— Не во всех, наверное, у каждого банка свой стиль выпендрежа, — не меняя серьезного тона, сказал Сергей Иванович, — в данном конкретном случае мы говорим про «Финком-банк», если вы помните.
— Я помню, — вздохнула я.
— Ну вот, — продолжил Кряжимский, — я переговорил с вице-президентом, он дал мне соответствующее письмо к Федору Аполлинарьевичу, — с этими словами Сергей Иванович аккуратно положил передо мною на стол красиво пропечатанный лист бумаги в прозрачной папке. На этом листе жирно выделялись логотип банка вверху и длиннющая, замысловатая подпись внизу.
Я без особой заинтересованности посмотрела на эту официальную бумагу и положила ее слева от себя.
Поразительны дела твои, господи! Если уж Кряжимский вплотную решил заняться менеджментом, значит, в мире произошли серьезные изменения. А я их, кажется, и не заметила.
В результате беседы с Кряжимским я узнала много интересного. Например, то, что дома у художника Траубе находится довольно неплохая коллекция живописи отечественного авангарда и пейзажа. Еще я узнала, что Траубе вдовец, у него трое детей, сколько-то там внуков, две кошки и много кисточек, которыми он работает и которыми он не работает. Живопись у Траубе коллекционируется как-то сама — друзья дарят, например, а кисточки он целенаправленно собирает много лет и очень гордится своим собранием…
А еще Сергей Иванович уже провел с Федором Аполлинарьевичем предварительные переговоры по телефону о демонстрации картин из его коллекции в нашем городском музее живописи имени Татищева. Почему-то Сергей Иванович пообещал, что наша газета обеспечит для этой выставки все подряд: и информационную поддержку, и даже охрану.
Правда, охрану Кряжимскому уже обещали обеспечить в горУВД, где он в ответ на эту любезность обещал прочесть бесплатный цикл лекций по истории тарасовского криминала…
Ну, в общем, вы можете понять, в каком я была состоянии, когда Сергей Иванович наконец-то оставил мой кабинет и удалился.
Я докуривала уже вторую сигарету, тщательно вытрясая из головы все связанное с живописью и художниками, как в кабинет влетела радостная Маринка. Я хмуро взглянула на нее: еще что-то произошло? Это уже перебор. Каждый день по неожиданности — еще сойдет, но по две — форменное безобразие!
— Оля, блин, вот здорово! — крикнула Маринка и от избытка чувств так хлопнула дверью, что я вздрогнула, диктор на экране моего включенного телевизора замер и зарылся в бумажки, а компьютер срочно пожелал перегружаться, словно только что проглотил неведомый вирус, расстроивший ему оперативное пищеварение, то бишь память.
Непривычные они и нервные какие-то. А вот я уже почти привыкла к Маринкиным заскокам.
— Что именно здорово? — максимально терпеливым тоном спросила я. — Наконец-то ожидается землетрясение в нашем микрорайоне? Давно пора, а то скоро писать станет не о чем.
— Нет, насчет землетрясения я ничего не слыхала. Правда, потрясет, что ли? — слегка удивилась Маринка, но потом, видимо подумав, что я шучу, легко продолжила: — Сергей Иванович сказал мне, что мы все вместе едем за город! Я думала, что ты никогда не поднимешься до такого подвига!
— Куда мы едем? — переспросила я, не сообразив сразу. — Как это «за город»?
— Ну как, ну как, абнакнавенно! — раздражилась Маринка. — К какому-то старому фокуснику, у которого и зимой, и летом цветут ананасы в оранжереях. А бананы у него не растут?
— Что-то я не поняла, — проворчала я, — это у художника Траубе оранжереи?
— При чем тут какой-то художник! — вскипела Маринка. — Ты что, издеваешься надо мною? Сама согласилась ехать и сама якобы не знаешь куда!
Маринка выскочила из кабинета в растрепанных чувствах, на этот раз дверью не хлопнув.
Мы с Маринкой подруги с тех времен, когда нашей замечательной газеты «Свидетель» еще и в помине не было. Хотя, в принципе, мы могли бы познакомиться с ней и еще раньше, потому что мы учились на одном и том же филфаке, но на разных отделениях. Маринка грызла учебный гранит на романо-германском, и, кстати, на год раньше меня. То есть она на этот самый год, получается, меня и старше. Это не секрет, ни в коем случае, но между подругами такие мелочи упоминать просто неприлично. Да и зачем?
Все равно же мы обе об этом распрекрасно помним.