Аквариум

Байер Томми

Вернув на место компьютер, Джун, не одеваясь, села перед ним и теперь задумчиво ласкала свои соски. Окно все еще было открыто. Она начала печатать.

Джун. Мне хочется плакать. И вовсе не от горя. Это, наверное, сентиментальность!

Барри. Я представил себе, что ты стоишь на столе на коленях, повернувшись спиной к окну. Твоя рука шла снизу, а сбоку я мог видеть одну грудь.

Джун. А я ничего себе не представляла. Только твои глаза. Это все, что мне нужно, чтобы достичь результата. По-быстрому. У тебя тоже?

Барри. У мужчин всегда так, если

они берут дело в свои руки.

Джун. Кстати, у тебя очень красивое тело. Я хотела сказать это, еще когда была у тебя. Но что-то мне помешало. Нежное и очень мужское одновременно. И ты совсем не старый.

Барри. Спасибо.

Джун. Опять испачкал мебель, как в прошлый раз?

Барри. Нет, но я не стану рассказывать, что я предпринял для сохранения ее в чистоте.

Джун. Почему?

Барри. Стыдно.

Джун. Занимаешься извращенным сексом и еще чего-то стыдишься! Никак не пойму: это мило или просто глупо?

Барри. Конечно, мило.

Джун. Ладно.

Барри. Ты без одежды?

Джун. Да. А ты?

Барри. Тоже.

Джун. У меня все еще открыто окно. Если напротив кто-нибудь есть, впечатлений ему хватит надолго.

Барри. Я не испытываю зависти.

Джун. Не волнуйся. Никого нет. Там стройка. Правда, рабочих тоже нет. С тех пор как я здесь, у них абсолютно ничего не происходит. При первых же признаках жизни повешу шторы. Надеюсь, это не помешает мне ощущать твой взгляд.

Барри. Конечно. Я ведь всегда с тобой.

Джун. Как ты думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, это настоящее извращение или не совсем?

Барри. Совсем-совсем.

Джун. Твои слова ласкают меня. Вот так бы всю жизнь с тобой и разговаривала.

Барри. Что мешает?

Джун. Мне нужно выйти из дома по делам.

Барри. Ну, до скорого. Спасибо за все.

Джун. И тебе тоже.

Вернувшись из булочной, я обнаружил в почтовом ящике письмо. На конверте курсивом было напечатано: «Аннергет Штейле». Я сунул его в карман куртки, предвкушая удовольствие, — собирался прочесть за завтраком.

«Дорогой Барри, не сомневаюсь, что после нашей встречи у вас сложилось впечатление, будто я сильная и справляюсь с ситуацией. Когда вы находились здесь, так оно и было. Ваш приезд придал мне сил. Может быть, потому, что я чувствовала ответственность за большую любовь своей дочери или хотела вас утешить, — не знаю, но, кажется, я хотела подать вам пример — убедить, что можно жить дальше. Ради вас и Санди я хотела казаться сильной, и, думаю, мне это удалось. Но теперь я понимаю, что все напрасно. Жаль, что я привязалась к вам и даже в какой-то момент поймала себя на мысли, что вот откуда-то сверху мне послан новый сын. Я не могу этого допустить, так быть не должно. Нет, я не сильная, совсем наоборот — слабая. Я начала бы цепляться за вас, потому что нельзя жить только могилами. И если потусторонний мир существует, лучше уж я буду там, вместе со своими детьми. Пожалуйста, не огорчайтесь, мне сейчас хорошо, а через час станет еще лучше.

Я

должна была написать вам, даже зная, что вы меня не поддержите, и рассчитываю на понимание: вы ведь особенный человек. Когда вы были здесь, у меня возникло такое чувство. Да и Санди не смогла бы влюбиться, не будь в вас чего-то такого, что стоит искать всю жизнь. Живите счастливо и простите меня. Благодарю за дружеские чувства ко мне и любовь к моей дочери. Ваша Аннергет.

P.S. Если там мне вдруг предложат поработать ангелом-хранителем, я попрошусь к вам. Достаточно вы страдали. Пора и вам стать счастливым. Передайте от меня привет Флоренции, которая в моей памяти навсегда останется самым красивым городом в мире».

Письмо было написано чернилами, оно так и осталось лежать на столе: бумага покоробилась, буквы во многих местах расплылись от влаги.

Полиция обнаружила труп вечером. Им Аннергет тоже написала. Похороны должны были состояться на следующий день в десять утра.

Очень коротко я сообщил Джун о своих намерениях: «Мне нужно уехать на несколько дней, напишу с дороги. Мои глаза останутся с тобой. Барри». И меньше чем через час я уже снова жал на газ, мчался по окружной дороге. На белом «БМВ».

— Компьютер в номер? — Молодая женщина-регистратор еще помнила меня. Я сказал «да», хотя в данный момент мне не очень хотелось общаться с Джун.

Оставаться в номере я не мог. Вывел машину из подземного гаража и поехал в Штутгарт. Было всего около трех, мне предстояло еще убить всю вторую половину дня и весь вечер.

Вещи я собирал совершенно бездумно. Черный костюм остался в Берлине. Пришлось купить новый, а к нему — белую рубашку и черный галстук. Для Аннергет это, конечно, значения не имеет, но для меня важно.

Я заставил себя пойти в кино, потом поесть, но все равно уже в четверть десятого вернулся в свой номер.

Барри. Мать Шейри покончила с собой.

Имя Джун мигало, то есть она была на связи, но не отвечала.

Барри. Ты слышишь?

Джун. Я рыдаю. Подожди.

Барри. Узнал утром. Она написала мне.

Джун. Боже, сколько на тебя свалилось! Может, уже достаточно?

Барри. Просто хотел сообщить.

Джун. Понимаю.

Барри. Некоторое время меня не будет. Нужно кое-куда съездить. Неотложное дело.

Джун. Не скажешь куда?

Барри. Долго объяснять.

Джун. Напишешь?

Барри. Если найду Интернет-кафе.

Джун. Уснешь?

Барри. Выпив бутылку вина, наверное, усну.

Джун. Я на связи. Если что — пиши.

Барри. Спасибо.

Кто-то из могильщиков прочел «Отче наш». И все. Поверх простого гроба лежали три букета цветов. Я не догадался принести цветы. Гроб опустили в яму. Один из могильщиков кивнул мне, показывая глазами на лопату, лежавшую возле кучи земли у самой ямы. Я взял лопату и бросил на гроб немного земли. Там оказался камешек, который громко стукнул о древесину.