Аквитанская львица
Шрифт:
— Герцог Нормандии, Генрих Плантагенет!
«Вот какой он, сын Жоффруа, — улыбаясь, думала Алиенора. — Но неужели ему девятнадцать лет? Он выглядит куда старше…» Но что больше всего притягивало ее в нем, это взгляд молодого герцога — упрямый и дерзкий. И этот взгляд, едва Генрих вошел в залу, был направлен на нее — королеву. Оказалась бы она скромницей — оскорбилась бы…
Молодого герцога, с которым ее муж уже начал войну и к которому, соответственно, испытывал явную неприязнь, представили королевской чете.
И Алиенора подарила Генриху улыбку — одну из тех, которые еще в Аквитании, когда
Генрих поклонился. Что же увидел он? Женщину из легенд о короле Артуре. Великая королева, молодая и ослепительная, была еще прекраснее, чем ему говорили. А он был романтичен, этот молодой герцог Нормандский, и, в отличие от Людовика Французского, предпочитавшего общение с Господом на языке псалмов, любил часами слушать песни менестрелей о великих рыцарях и прекрасных дамах. А еще… он хотел увидеть Алиенору, потому что его отец не раз говорил о королеве, которая неслась по равнинам Азии во главе отряда амазонок с луком наперевес. Которая стреляла не хуже заправского охотника и вскружила голову собственному дяде — князю Антиохийскому. Не говоря уж о том, что рыцари-южане табунами ходили за ней. Такой лучше бы и на свет не родиться, добавлял Жоффруа, сколько бы мужчин остались живы! Но она была единственной женщиной, добавлял Жоффруа, ради которой, окажись она безраздельно его, он бы отдал свою жизнь не задумываясь.
И вот теперь молодой Генрих видел эту женщину перед собой — с царственной осанкой и высокой грудью, синеглазую, с лицом ясным и открытым, в ярко-голубом платье, густо расшитом золотом, с золотыми нитями в светло-каштановых волосах, с легким энненом на голове.
И эта королева, ставшая легендой, была так близка от него, что, протяни он руку, коснулся бы краешка ее платья…
Но романтичное настроение, охватившее Генриха, тут же сбил могучий голос Бернара Клервоского, возвращая герцога Нормандии к реальности.
— Ваше высокомерие, граф, преступно, — Бернар, как всегда, был облачен в грубую сутану. Глаза же его горели так, что, казалось, могли запросто поджечь весь маленький дворец города Дрё, где собралась ассамблея. — Мало того что вы дерзким поступком оскорбили вашего сюзерена, но вы еще и оскорбляете церковь, не замечая ее гнева, направленного на вас!
— Меня оскорбили первым, ваше преподобие! — возмутился Жоффруа Красивый. — Этот червь, — он указал пальцем на трепетавшего Жиро де Берле, — должен радоваться, что я не отрезал ему язык за ту хулу, которой он поливал меня! А не отрезал я ему язык лишь из-за уважения, которое испытываю к своему королю! — Жоффруа приторно-любезно поклонился Людовику. — Пока еще испытываю!
Людовика, стоило начаться перепалке, уже лихорадило от гнева. Что до Алиеноры, она вновь мельком взглянула на молодого герцога и тотчас поймала его взгляд, направленный на нее. Алиенора опустила глаза, но на этот раз улыбнулся Генрих.
— Повелеваю вам от имени церкви освободить сеньора де Берле, — грозно приказал Бернар, — и тогда я сам сниму с вас отлучение!
— Прежде я хочу, чтобы мой король извинился передо мной за своего нерадивого слугу! — с гневом воскликнул Жоффруа. — Или пусть
Людовик едва не подскочил с трона, а Жиро де Берле, и без того униженный, вжал голову в плечи.
Опомнитесь, граф, — потряс пальцем Бернар Клервоский. — Это преступление — силой удерживать в плену человека своего короля! — Монах обвел взглядом всю ассамблею. — Это великий грех, и об этом знает каждый сеньор! Но вы пленили еще жену несчастного и его детей! Где же мера вашей чести и благоразумия? Призываю вас, не навлекайте на себя еще больший гнев церкви и Господа! Смиритесь, дайте слово отпустить семью де Берле немедленно, и я сейчас же, при всех, сниму с вас отлучение! И прощу вам преступный грех насилия!
— Если держать в плену такого мерзавца, как ваш де Берле, это грех, то я не хочу, ваше преподобие, чтобы мне этот грех отпускали! — зло выдавил из себя Жоффруа Анжуйский. — А его родные и близкие станут для меня гарантией, что мой король, — он встретился взглядом с Людовиком, и электрический разряд пронесся в воздухе, — выполнит мое справедливое требование!
Все бароны, кто это слышал, зароптали — наглость и самоуверенность графа превосходили все доступные границы. Тем более пред очами самого Бернара Клервоского — чести и совести рыцарского века!
— Берегитесь, граф, — умерив тон, но оттого став еще более грозным, произнес Бернар. — Какой мерой вы мерите этот мир, такой мерой вас будет мерить Бог.
— Как вам будет угодно, — ответил Жоффруа Анжуйский. — Я вижу, мы ни до чего не договоримся. — Граф обернулся к своим рыцарям и сыну Генриху. — Мы уходим! Ваше преподобие, ваше величество, — он галантно поклонился всем по очереди. — И не забудьте этого бездельника! — сразу став резким, граф указал пальцем на Жиро де Берле.
Но несчастный сенешаль Пуату, зазвенев цепями, бросился к ногам Бернара Клервоского и вцепился в его рясу.
— Ваше преподобие! — подняв голову, обливаясь слезами, завопил он. — Не за себя я боюсь, а за своих родных! Граф уже страшил меня, что придушит их, так он исполнит свое обещание! Умоляю вас, защитите меня!
Бернар положил руку на темя де Берле.
— Не бойся, — сказал он, — помощь придет к тебе и твоим родным даже раньше, чем ты думаешь.
После этого люди графа подняли сенешаля, еще хватающего руками воздух в направлении Бернара Клервоского, и вынесли прочь из залы. Уходя за отцом, Генрих обернулся — королева Алиенора провожала его взглядом…
Пересекая границу Иль-де-Франса и Анжу, двадцатилетний Генрих Нормандский переживал не на шутку. Это же надо было — взять и влюбиться!
И хватило одного взгляда…
Новый герцог Нормандии должен был принести оммаж королю Франции, которому он номинально подчинялся. Этого Генрих еще сделать не успел, да и прежде не торопился — помешали военные действия. После горячности его отца он должен был стать ни больше, ни меньше, а врагом короля Франции. А значит, и королевы. Но этого Генриху никак не хотелось. Он желал только одного — еще раз увидеть эту женщину. Но не просто увидеть. Он хотел коснуться ее — края платья, если повезет, руки. Заглянуть в ее глаза. Потому что не мог избавиться от одного чувства, что и она хотела того же…