Алакет из рода Быка
Шрифт:
— Я не сомневаюсь в вашей решимости, люди племени! — воскликнул князь. — Но вы все видели, все испытали на себе неисчислимые беды. Чтобы избежать их, надо еще лучше укрепить наши рубежи, надежнее запереть проходы в горах.
Народ снова загудел…
— Вы видели, люди племени, как вспыхнул от горящих хуннских стрел деревянный частокол на валу, запиравшем вход в наши долины. Он должен был защитить наших воинов, а принес им гибель. Нам нужна такая защита, которую невозможно уничтожить огнем. Нам, люди племени, надлежит построить каменную стену! Но сделать в короткий срок ее нелегко.
Люди племени!
Послышались восклицания. Сквозь толпу протиснулся коренастый, с узловатыми руками и длинной изжелта-белой бородой Соур из рода Оленя.
— Люди племени! — отчаянно выкрикнул он. — Старейшины! Почтенный князь! Дайте ожить людям после страшного разорения! Я с моими сыновьями, скрываясь в горах, совершал набеги на врагов. Смотрите! — Старик поднял вверх берестяной колчан со стрелами. Ветер взметнул целую гриву черных волос. Это были скальпы убитых Соуром врагов. Народ с восхищением смотрел на трофеи мужественного старого воина.
— Люди племени! — снова воскликнул Соур. — Враги разорили мой дом, разграбили имущество, сожгли посевы! У меня и моих сыновей нет даже куска войлока для легкой кибитки. Мы в долгу перед старейшиной, и он, конечно, пошлет моих сыновей на постройку стены. А разве один я, старик, построю себе до зимы дом?
Отцы племени! Дайте людям построить себе дома, поймать хоть часть скота, что разбежался по горным тропам! Тогда мы все радостно начнем строить стену, чтобы защитить от врагов достояние каждого динлина.
Народ зашумел. Рядом со стариком появилась высокая широкоплечая фигура Гелона.
— Братья! — крикнул Гелон. — Люди племени! Не одно племя почтительно склонялось перед мудростью отца Хориана. А чему учил он нас? Раньше, чем сеять, надо заготовить сети и силки на воронов, склевывающих посевы. Неужели вы хотите, чтобы построенное сейчас осенью разорили и сожгли шакалы кагана?
Князь и старейшины одобрительно переглянулись.
— Пусть хоть после смерти старика его мудрость послужит нам на пользу, — сказал вполголоса Дугундэю старейшина рода Оленя. Тот кивнул.
— Но, братья, — продолжал Гелон, — нельзя оставить без помощи тех, кто потерял достояние в борьбе за землю Динлин. Это дело старейшин. Разве не может старейшина рода Оленя дать почтенному отцу Соуру на зиму одну из многих своих кибиток? Разве не могут помочь другим их сородичи и старейшины?
— Если я буду раздавать свое достояние каждому потерпевшему, — отозвался старейшина рода Оленя, — то сам потеряю все, что имею. Соуру и так оказана мной достаточная помощь! Я так же, как и все, участвовал в разгроме хуннов. Благодаря моим стараниям часть войска хуннов осталась в долине, и это уменьшило их мощь…
— Не твоим стараниям, а твоей трусости, — прервал его Гелон, — в то время как другие поднялись против хуннов, несмотря на неравенство сил, ты…
Обвинение в трусости — смертельное оскорбление для динлина. Теряющий самообладание старейшина бросился к Гелону, сжимая в руках клевец. Но в тот же
— Если старейшина не печется о роде, зачем он?! Долой старейшин, забывших о своем долге!
Телохранители князя тщетно пытались успокоить собравшихся. В этот момент раздался визгливый голос:
— Тихо! Слушайте меня!
Между знатью и собравшимися, раскинув руки, стала шаманка Байгет. Ее зеленоватые глаза пронзали тех, кто был рядом, и они отводили взгляд. Седые волосы и перья филина трепетали на ветру. Весь ее облик внушал суеверное почтение с некоторой долей страха, и эти чувства поддерживались в людях идущей по степям молвой.
— Люди! — начала шаманка, когда шум немного утих. — В небо смотрю я. Вижу дворец из облаков, солнцем и луною украшенный! Дворец владыки неба. Гневен повелитель. Хмуро лицо его. Грому голос его подобен! «Река, — говорит он, — вспять потекла, стадо пастуху не повинуется, дети мои отцов не слушаются!»
Она сощурила глаза, словно вглядываясь вдаль.
— Вижу, — продолжала Байгет, — собрались злые духи пустынь и радуются вашей распре! О, если клевцы и копья не сложите к ногам отцов и повелителей ваших, духи те черный мор на вас напустят, и желтый мор на вас напустят, и скот ваш зимой гололедицей погубят, а летом будут травы гореть, и не будет вам удачи в охоте. И жены ваши станут безобразны, словно старые пни, мхом поросшие, и дети родиться не будут!
Те, кто стоял в передних рядах, в ужасе попятились от шаманки.
Байгет умолкла и окинула взглядом поле. Шум медленно стихал.
Великая река, омывая поросшие рощами и кустарниками изумрудные острова, плавно несла на север стальные, с зеленоватым отливом воды. По обоим берегам возвышались горы, увенчанные лесами, словно диадемами из перьев на головах знатных динлинов. Некогда эти горы преграждали путь реке. Словно несметные полчища врагов теснили ее каменными щитами. Но река, подобно окруженному со всех сторон всаднику, с храбростью отчаяния бросилась вперед, руша все преграды, и вырвалась на волю. Борьба реки со скалами не кончилась. В бурю пенистые волны яростно кидаются на скалы, и временами подмытые утесы со страшным грохотом валятся в реку. Когда их слишком много обрушивается в одном месте, они снова поднимаются над водой, тесня реку от берега.
Во многих местах человек, плывущий в лодке по Великой реке, видит узкие каменистые полоски под обрывами, а дальше каменные стены отвесно обрываются вниз. Иногда скалы поднимаются ввысь причудливыми уступами, лесенками, башнями, подобно фантастическим храмам страны Магадха. [23]
Там, где скалы, расступаясь, образовали узкое ущелье, спускавшееся к воде, покачивалось несколько длинных выдолбленных из целого дерева лодок и больших плотов. Они были прикреплены сыромятными ремнями к прибрежным камням и кустарнику. Вечернее солнце низко повисло над горами. По реке пробегала кроваво-красная рябь. У берегов темно.
23
Магадха. — Древнее государство в Северной Индии.