Алакет из рода Быка
Шрифт:
— Милый мой! Все так просто. Как же мы не подумали об этом вчера?
— О чем? — Алакет быстро поднялся.
— Ведь мы можем отправиться к моим соплеменникам!
— К твоим соплеменникам?
— Ну да. К кыргызам.
— К кыргызам? Да ведь они узнают о нашем бегстве едва ли не раньше, чем род Оленя.
— Нет, Алакет. Я говорю не о роде моей матери, а о тех кыргызах, что живут за Большими южными горами у истоков Великой реки. Власть хуннских каганов принесла им немало несчастий. Когда хунны стали их теснить, часть кыргызских родов ушла на север, в Динлин. А сейчас войско Эллея движется к ставке кагана мимо
Радостно глядя в сияющие глаза Мингюль, Алакет привлек ее к себе и крепко обнял.
— Ну мог ли я думать, моя Мингюль, что рядом со мной будет не только верный друг, но и мудрый советчик?
Глава IX
Путь через горы. Встреча с другом
Вечернее солнце окрасило ярко-багровым цветом причудливые скалы на гребнях лесистых гор. Из бездонных ущелий по узким тропам потянулись, словно белые тени гигантских драконов, туманы. Где-то промяукала рысь, и в наступающей тишине ухо по-особенному воспринимало грозный рев мчащегося внизу потока.
Двое всадников один за другим неторопливо двигались по краю обрыва. Одежды из волчьих и лисьих шкур мешковато сидели на плечах, но были теплы и не стесняли движений. Непринужденная посадка и уверенность, с которой всадники направляли коней по откосам, показывала, что они принадлежат к народу, для которого многодневные путешествия в одиночку по глухим и диким местам, вдали от жилья — дело привычное.
Но внимание, с которым они осматривали каждый придорожный камень, склоны гор и бородатые мхи на еловых лапах, говорило, что они впервые в этих местах. Длинные черные косы, выбившиеся из-под остроконечной меховой шапки одного из всадников, выдавали женщину. Вооружение их было не совсем обычным. Копьем всаднице служил укрепленный на длинном древке кинжал с изображением на перекрестье бычьих голов.
Оба путника вооружены луками, но наконечники лежащих в берестяных колчанах стрел искусно выбиты из камня или выточены из кости. Отдельной связкой в колчанах лежали стрелы, острия которых обмотаны листьями и обернуты сверху сусличьей шкуркой. Это стрелы, смазанные смертоносным ядом.
Ночная мгла быстро заволакивала ущелье.
— Алакет, — устало проговорила всадница, — и могучий барс, бродя по ущелью, ищет логово, чтобы отдохнуть. Не пора ли нам поискать ночлег?
— Золоторогая косуля моя, — отозвался Алакет, — я готов скакать от восхода до заката и ночью при свете звезд, лишь бы скорей добраться до цели, и не всегда помню, что должен думать и о тебе.
Спрыгнув с седла, юноша передал повод Мингюль и начал подниматься по склону. Вскоре он скрылся в лесу. Шло время. На темном небе из-за туч иногда поблескивала одинокая звездочка. Осенняя сырость поднималась от покрытых инеем камней. Мингюль с тревогой оглядывалась по сторонам. Хрустнула ветка. Мингюль вздрогнула. На тропе темным силуэтом появилась знакомая фигура Алакета.
— Идем.
Ведя коней в поводу, путники начали подниматься по склону. Алакет безошибочно нащупывал в темноте дорогу среди деревьев, кустарников и обломков скал. Наконец юноша остановился. Мингюль почувствовала, что над головой ее появился потолок. Какая-то неясная масса угадывалась и справа по склону. Алакет достал из кожаного футлярчика кусок кремня и начал осторожными точными ударами о тыльную часть наконечника копья высекать искру. Сухой мох задымился, и вскоре пламя озарило вход в пещеру.
Алакет бросил внутрь охапку свежих еловых лап, затем вышел к коням, похрустывающим блеклой осенней травой и тонкими веточками кустарника. Он взял коней под уздцы и ввел в пещеру, чтобы спасительный огонь охранял их от зубов хищного зверя. Сняв седла, юноша достал из-под них куски оленьего мяса, и Мингюль, насадив их на прут, стала поджаривать над огнем.
Шло время. Приближался рассвет. Мингюль крепко спала, положив голову на колени Алакету, который задумчиво смотрел на огонь. Он думал, как тяжел будет путь через горы в страну кыргызов. Ведь надвигается зима!
Кони с трудом брели вверх по узкому каменному коридору, то увязая в снегу, то скользя на обледенелых камнях. Сверху нависла свинцовая мгла, в которой терялись уходящие ввысь каменные стены. Ветер, обжигая холодом, забирался под одежду. Стыли руки и ноги, коченело тело. Сила урагана нарастала с каждой минутой. В двух шагах невозможно было различить ни дерева, ни куста, ни занесенной снегом трещины, в которую мог увлечь всадника споткнувшийся конь.
Путники потеряли счет времени. Иногда один из них, оторвав лицо от лошадиной гривы, пытался всмотреться в дорогу, но тут же режущий вихрь заставлял снова склоняться. Напрягая зрение, Алакет искал малейший признак пещеры или углубления в скале. Каменный массив, казалось, наступал на динлинов. Иногда попадались небольшие «козырьки», но это плохая защита от безжалостной вьюги. Алакет ощутил резкий толчок. Споткнулся конь. Еще несколько шагов, и измученное животное стало, понурив голову. Алакет спрыгнул в снег и сразу провалился по колено. Сквозь вой ветра слабо прозвучал голос Мингюль:
— Возьми моего коня… Он крепче… Лучше погибнуть мне одной, чем нам обоим…
— Нет, — Алакет качнул головой. — Уж если суждено погибнуть, пусть горные духи примут нас вместе.
Он взглянул на Мингюль, ее лицо стало белым как снег. Алакет помог Мингюль сойти с коня и, схватив пригоршню снега, стал растирать щеки, лоб и нос. Когда лицо ее ожило, он снова помог ей сесть в седло и, взяв своего коня за узду, пошел по тропе.
Но вот начал спотыкаться конь Мингюль, и ей тоже пришлось, держа его в поводу, пешком следовать за Алакетом.
— Крепись, Мингюль! — долетал до ее слуха сквозь рев урагана голос друга. — Наверное, недалеко перевал! Там найдем укрытие!
Но вот склон, по которому ползла тропа, стал более пологим. Скалы расступились, исчезли за метущейся снежной завесой. Здесь на просторе вихрь поднимал снег от земли и кружил его гигантскими спиралями. Алакет увидел смутное очертание какого-то холмика. Вскоре он разглядел, что это занесенное снегом коническое сооружение из камней. Такие сооружения воздвигали на перевалах в честь горных духов.
— Перевал! — радостно воскликнул Алакет. — Мингюль, родная, перевал!
Ему никто не ответил. Алакет оглянулся назад, но никого не увидел. Сделал несколько шагов обратно. Из белого мрака выплыл рыжий конь. Он стоял, опустив голову к копытам, у которых навзничь, раскинув руки, лежала Мингюль. Прерывистое дыхание с хрипом вырывалось из ее груди.
— Мингюль! — бросился к ней Алакет.
— Оставь меня… Спасайся… — прошептала Мингюль, теряя сознание.