Алатырь-камень
Шрифт:
Константин на секунду представил себе, как Радомир упорно давит своими ладошками на неподатливый ствол, пытаясь свалить лесного великана, как по его щекам от осознания собственной беспомощности текут слезы, но, невзирая на них, он все равно борется, не сдается, веря, что сможет, должен смочь, и зло повернулся к дереву.
«Ну, гад, ты у меня попляшешь», – пробурчал он, с разбегу упираясь в толстую шершавую кору.
Великан в ответ нехотя крякнул, а Константин поднажал еще больше, потому что сил слушать, как Радомир сквозь всхлипывания вновь и вновь кричит свое жалкое: «Поберегись!», у него не было.
И вдруг что-то еле ощутимо сдвинулось под его руками, а к отчаянной ярости неожиданно прибавилась уверенность в том, что и ему удастся совершить невозможное.
– Давай! – ободрил его голос Маньяка, доносившийся до Константина откуда-то из далекого далека, а он все упирался в землю, неистово давя на великана, кренящегося в сторону поляны.
За усилившимся треском извлекаемых из земли корневищ, звонко лопавшихся один за другим, как перетянутые басовые струны некоего огромного контрабаса, Константин даже не услышал такой же натужный треск, раздавшийся на другом конце поляны. Через несколько секунд оба дерева, разом наклонившись, будто приветствуя друг друга в учтивом поклоне, рухнули навстречу друг другу, скрестившись в воздухе да так и застыв под углом к земле, не желая разомкнуть руки-ветви.
Ведьмак удивленно присвистнул и, задрав голову, принялся разглядывать слегка подрагивающую гигантскую арку.
– Это что ж получается, – бормотал он себе под нос, совершая обход дубовой пирамиды.
Радомир, появившийся из темноты, был удивлен творением своих рук еще больше.
– Как же нам теперь быть-то, дядька Маньяк? Их же теперь четыре стало. Негоже как-то.
Ведьмак, скинув с головы неизменную войлочную круглую шапочку, неторопливо вытер пот с лысины и повернулся к Константину.
– Как-то оно у тебя все не в свое время выходит, – заметил он с упреком.
– Может, потому что я и живу не в свое время? – слетел сам собой ответ с языка Кости.
– Тогда конечно, – миролюбиво согласился Маньяк. – Однако вот какая незадача получается. То, что их четыре вместо трех, – это не столь важно. Напротив, если Перун нам подсобил, значит, решил особо уважить. Но тело Всеведа непременно на самом верху возложить надобно. А возносить его на погребальный костер должон ты.
– Я?! – удивился Константин.
– А кто же еще? – пришел черед удивляться ведьмаку. – Ты сражался вместе с ним плечом к плечу в самой страшной схватке. Сражался и победил. А в последнем бою у него напарников не было. Стало быть, право отнести его тело на погребальный костер – твое.
– Одному?! – ахнул Константин.
– Знамо одному. Тут иных воев окромя тебя нету. Так что давай, княже, – слово «царь» он все время забывал, так что Константин его даже не поправлял – устал.
– А так нельзя? Ну, в серединку, вовнутрь? – уточнил он, но ведьмак был неумолим:
– Сказано – наверх, стало быть, неча тут торговаться! Иначе он в ирий не попадет.
Константин поднял на руки неожиданно легкое тело волхва и шагнул к лежащим деревьям. Подойдя вплотную, он глянул наверх и замер.
«Да тут подъемный кран нужен», – мелькнуло в голове, и он вновь оглянулся.
– А как его наверх-то? – спросил почти робко и получил в ответ безжалостное:
– А как хошь.
Константин постоял несколько секунд, по-прежнему теряясь в догадках, но – о, счастье! – вновь услышал усталый голос Маньяка:
– Ну, ежели не веришь, что донесешь, то клади в середку. Жаль, конечно, старика, но тут уж ничего не поделаешь.
Константин облегченно вздохнул.
– Зачем?! Зачем ты ему дозволил?! – взвился над бывшей поляной, напрочь заваленной четырьмя деревьями, звонкий юношеский голос Радомира. – Он же того и ждал! Ему ведь все едино, куда дедушка Всевед уйдет! Он же не как лучше, а как легче для самого себя сделает!
Константин обернулся и, если бы взгляд мог убивать, то он бы этого паренька… ну, оглушил бы точно. Прямо по лбу.
«Ладно, – злорадно решил он. – Не взглядом, так рукой, и не по лбу, а малость пониже, но я с тобой точно разберусь. Потом».
Ни жалости, ни сострадания к этой зловреде Константин в эти мгновения не испытывал. Кончились они. Оставалась только злость, да еще досада, но уже на себя, неумеху. Он вновь развернулся, скрипнул зубами, сделал решительный шаг обратно, затем, подойдя уже вплотную к гигантской арке, величественно возвышающейся над ним, некоторое время прикидывал, с чего начинать. Как и ожидалось, ничего путевого высмотреть ему так и не удалось. Пришлось развернуться и идти в обход.
Дойдя до края поляны, где в земле зияли три огромные ямины, оставленные рухнувшими гигантами, Константин наконец-то увидел единственно возможный путь наверх. Он наступил на одно из корневищ, наполовину вылезшее из земли, и сделал по нему осторожный шажок, норовя подняться на самый комель [89] дуба.
Корневище неприятно пружинило под ногами, и Константин на мгновение ощутил себя канатоходцем. В подтверждение сходства сухое, почти невесомое тело волхва на руках оказалось весьма неплохим балансиром [90] .
89
Комель – нижняя часть дерева.
90
Балансир – шест, с помощью которого канатоходец удерживает равновесие в своих прогулках по канату.
«И тут ты мне помогаешь», – горько усмехнулся он Всеведу и уже более уверенно стал продвигаться наверх.
– Не дойти ему, – услышал он, стоя на трясущихся ногах на середине пути, унылый голос Радомира. – Нипочем не дойти.
«Точно задницу надеру, – мстительно подумал Константин. – А за то, что каркает под руку, и уши заодно. Да так, чтоб они, опухнув, в точности на его задницу походили».
Представившееся на миг зрелище Константина даже слегка вдохновило, и он сумел сделать еще несколько шагов, с неимоверным трудом поднявшись на сам ствол.