Алатырь-камень
Шрифт:
Видя непреклонность своего друга, Абдулла заметил:
– Кроме того, совсем рядом с ними проживает и еще один ученый муж – Ибн ан-Нугман, которого иначе как светочем знаний не назовешь. Добавлю только, что он еще и самый лучший ученик знаменитого ал-Гарнати. Кстати, к ним часто захаживает Кул Гали. Ты о нем не слышал, потому что он еще молод, но то, что он уже написал, непременно переживет и нас с тобой, и наших внуков, особенно «Кысса-и Йусуф».
Положа руку на сердце, Константин никогда не слышал не только о Кул Гали, но и вообще ни об одном из них, в чем честно сознался другу.
– Слушай, а твой светоч знаний не слышал о безголовых призраках, о кровавых рассветах, о…
– Я понял, о чем ты говоришь, – перебил его эмир. – Вот потому-то я и не стал возражать, когда ты захотел получить те горы, что лежат на восходе солнца. У нас говорят, что они прокляты всемогущим, который заточил в их толще самых страшных и зловредных иблисов [94] , чтобы они не пакостили правоверным. Лучше вообще не соваться в те места, иначе можно по неосторожности пробить дыру в те пещеры, где они томятся, и тогда…
94
Иблис – шайтан (араб.).
Абдулла не стал договаривать, но Константин и так его понял. Честно говоря, он и сам не испытывал ни малейшего желания вплотную сталкиваться с очередной загадкой, но Руси нужен был металл, а послать туда больше было просто некого.
Неужто и впрямь священниками, о которых просил Минька? Так это с его стороны было скорее воплем отчаяния. Да и предназначались они изобретателем не для того, чтобы решить многочисленные загадки тех мест, а хоть как-то успокоить обезумевший от страха народ.
– Я все равно поеду, – коротко сказал Константин. – Если мои люди по неосторожности выпустили этих иблисов на свободу, то хуже уже не будет.
Эмир медленно покачал головой.
– Если бы это случилось, то посылать к тебе гонца было бы уже некому, – медленно произнес он. – Твои люди встретились с ангелами, которых величайший поставил караулить узилище иблисов. Потому они еще и целы. Светлые силы, как и их создатель, милосердны и поначалу всегда предупреждают, давая время, чтобы человек догадался и ушел. А вот если он медлит, тогда они уже… – Он вновь замялся, подыскивая слова поделикатнее, и наконец нашел их: – Действуют более решительно.
– Ты хотел сказать – они начинают убивать, – медленно произнес Константин.
Абдулла молчал, всем своим видом давая понять, что его друг угодил в самую точку, но подтверждать это словесно он, эмир, не намерен.
– Что бы ни случилось, – медленно произнес он вместо этого, – я всегда буду на стороне твоего Святослава. И лучше будет, если ты перед отъездом напишешь завещание. Я вовсе не хочу тебя пугать, но это действительно очень опасно.
Выехал Константин не сразу. Прислушавшись к настойчивым уговорам эмира, он согласился на то, чтобы дать своим людям на сборы весь завтрашний день. Да и сам, исходя из принципа «Чем черт не шутит», завещание все-таки написал. Хватило времени и на посещение всех ученых мужей, причем Константин, как бы ни был рассеян – предстоящая поездка не выходила из ума, – поневоле восхитился теми познаниями, которыми обладали булгарские ученые, особенно касающимися географии.
У них имелись и карты, вычерченные весьма тщательно. На одной из них были показаны как раз те земли, куда государю всея Руси вскоре предстояло отправиться.
– А сколько понадобится времени, чтобы перечертить ее? – спросил он у эмира.
Тот перевел вопрос смуглому сухощавому Ибн ан-Нугману, нетерпеливо выслушал обстоятельный ответ ученого и сокрушенно развел руками:
– Он говорит, что не менее пяти дней, иначе из-за спешки на новой карте непременно появятся неточности, и тогда она принесет тому, кто захочет ею воспользоваться, больше вреда, чем пользы. Мудрые говорят, что хуже неведомого пути может быть только ложный путь.
Заметив расстроенное лицо Константина, эмир что-то коротко сказал ученому. Тот в ответ только неопределенно пожал плечами, затем столь же лаконично ответил, тяжело вздохнув при этом.
Абдулла лукаво улыбнулся и, повернувшись к Константину, произнес:
– Из уважения к столь дорогому гостю почтенный Ибн ан-Нугман хотел бы подарить ему этот бесценный свиток, питая надежду на то, что он может помочь ему и его спутникам. Если ты примешь дар, то почтенный Ибн ан-Нугман будет знать, что он сделал все возможное, чтобы друг его эмира вернулся целым и невредимым из своего опасного путешествия.
– Вроде бы он говорил не так длинно, – подозрительно заметил Константин, усомнившись в добровольности дара.
– У нас такой язык. Говорим многое, но очень коротко, – нашелся эмир.
– Но я… – неуверенно начал было Константин, однако Абдулла быстро перебил его:
– А еще он говорит, что если ты откажешься взять его, то хозяин этого дома будет очень долго терзать себя иссушающими тело мыслями – за что ты обиделся на него, отказавшись от дара, преподнесенного от всей души. Так? – Эмир повернулся к ученому и вновь что-то коротко произнес по-булгарски. А может, и по-арабски – для Константина оба языка все равно были совершенно незнакомы, а потому одинаковы.
Ибн ан-Нугман, судя по унылому выражению его лица, был несколько иного мнения, но все равно послушно кивнул, соглашаясь со своим эмиром, трясущимися руками взял карту и протянул ее Константину, произнеся на ломаном русском:
– Возми.
Затем он что-то очень долго говорил самому Абдулле, поминутно указывая на небо, на землю и даже один раз на свою пиалу с зеленым чаем.
Выслушав его, эмир вновь повернулся к Константину и коротко перевел:
– Он говорит, что очень рад.
– А сейчас он вроде бы говорил намного длиннее твоего перевода, – заметил Константин.
– У нас такой язык. Говорим немногое, но очень долго, – усмехнулся Абдулла.
– Тогда ты скажи ему, что я прекрасно сознаю, какая величайшая ценность попала в мои руки, буду с ней обходиться весьма бережно и по возвращении непременно верну ее, – попросил Константин, желая хоть как-то успокоить старика.
Эмир послушно перевел сказанное, выслушал очередной старческий монолог, с трудом сдержал улыбку и произнес: