Алатырь-камень
Шрифт:
– Вначале свою цену назови, а там уж видно будет, – уклончиво ответил тот.
– Разумно, – одобрил Градимир. – Ты, помнится, сказывал, что и железо и серебро не тебе, а Руси надобны. Просишь нас своим покоем ради нее поступиться. А сам-то готов кое-чем своим ради нее пожертвовать?
– Отчего же, – осторожно отозвался Константин. – Но опять-таки смотря чем. Ты прямо говори, что тебе от меня нужно, а там поглядим.
– Тогда прямо с даров и начнем, кои мы в свое время тебе преподнесли, – загадочно усмехнулся Градимир. – Уговора о том, что они навсегда к тебе переходят, – не было. Ты их, конечно, волен не отдавать, но тогда нам с тобой и говорить не о чем. Согласен ли ты забыть слова моего пророчества?
– Раз надо, то согласен, – пожал плечами Константин.
– Ладно, – кивнул Градимир и неторопливо провел рукой возле лица своего собеседника, после чего Константин с удивлением обнаружил, что почти ничего из того, что тот некогда ему говорил, не помнит. Или помнит?
Он напряг память, и некоторые строки всплыли на поверхность, однако все они были посвящены тем событиям в его жизни, которые уже произошли, – про мертвую кровь, про мрак внутри, про свет во тьме. Честно говоря, он раньше не особо и задумывался над ними, только теперь поняв все их значение и истинность.
«Надо было записать все, авось и пригодилось бы, – мелькнуло запоздалое сожаление. – Но что уж теперь. Снявши голову, по волосам не плачут».
– И ты согласен на то, чтобы белый ворон Хугин к тебе с весточкой-предупреждением больше никогда не прилетел? – спросил Градимир.
– Ты же все дары забираешь, так чего уж тут, – пожал плечами Константин.
– Не забираю, а принимаю обратно, исходя из твоей доброй воли и согласия на то, – поправил его волхв. – Так ты согласен?
– Принимай и Хугина, – ответил Константин.
– Остался перстенек, который яды распознает, – и Градимир протянул ладонь.
Перстня было жалко. Отдавать его ни за что ни про что очень не хотелось, но куда тут деваться. Константин со вздохом снял перстень и неторопливо вложил его в руку волхва.
– Что ж, теперь можно поговорить и о цене, – невозмутимо заметил Градимир. – Ты пока что у нас гостюешь. А нас к себе пригласить желания нет? Только не в гости – навсегда, – опередил он вопрос.
– Если кого из своих в заповедные рощи Перуновы пришлешь, то я возражать не стану. Да и у литвы с пруссами тоже, думаю, места для вас найдутся, – последовало осторожное предложение.
– Это все хорошо, только хотелось бы, чтоб и в самой Рязани наше капище стояло, да и не в ней одной, – заявил волхв.
– А вот этому не бывать, – мотнул головой Константин. – Ты, Градимир… прости уж, что по отчеству не величаю – неведомо оно мне.
– Буланком отца моего кликали.
«Прямо как коня, – подумал Константин. – Хотя что это я – просто это масть или цвет, так что ничего особенного в таком имени нет».
Вслух же он произнес:
– Так вот, Градимир Буланкович, такого я позволить не могу.
– А что так? Ты ведь, насколь мне ведомо, в вере своей не тверд, если не сказать больше. Распятому поклоны бьешь, потому как звание твое царское этого требует, а не от души. Твоя бы воля, так ты бы в церквях и вовсе не появлялся. Да и книгам, кои ваши жрецы священными величают, тоже не больно-то веришь. Впрочем, и впрямь мудрено эти нелепицы на веру принимать, ежели собственная голова хоть малость мыслить может. Опять же ты и сам к старым богам расположен, иначе не стал бы участие в наших обрядах принимать.
– Это ты верно заметил. И в вере я нетверд, если не сказать больше, и против ваших богов тоже худого никогда не скажу. Но если я капище в Рязани поставлю, то твой Урал со всем его железом и серебром мне уже ни к чему будет. Сам представь, как народ на дыбки поднимется против царя-язычника.
– А разве не князья в свое время шеи вольных русичей на алтарь нового бога как на плаху положили? Отчего же ты точно так же поступить не можешь?
– Вот если бы они это сделали лет за десять до меня – иное дело. Тут можно было бы подумать, – возразил Константин. – Только это случилось намного раньше, и миновало с тех пор два с половиной столетья. Ушло время старых богов. Да и не стоит светской власти вмешиваться в дела веры. А тебе, Градимир Буланкович, я так скажу – не Русь для богов, а боги для Руси. Пусть народ сам выбирает – в кого ему верить, кому молиться и как.
– Ушло, говоришь. А тебе сказать, сколько людей и сейчас от старой веры не отрешилось, сколько из них тайно, а зачастую и явно на капище требы свои несут? Если взять токмо одних вятичей, что на Жиздре, Угре, Протве, Зуше и Упе [97] живут, и то тьма наберется, а то и не одна [98] . Или про Мценск напомнить, где капище доселе в самом граде стоит? [99] – поинтересовался волхв. – Да что я тебе о нем говорю, коли ты сам же его и защищал от посягательств христопоклонников.
97
Перечисляются притоки Оки в крае вятичей.
98
Слово «тьма» первоначально имело значение – десять тысяч. Именно в этом смысле оно здесь употреблено волхвом.
99
Про капище в Мценске – не преувеличение и не выдумка автора, как это может показаться на первый взгляд. Даже если исходить из, так сказать, официальной истории, то христианскую веру в этом городе удалось насадить лишь в княжение Василия I Дмитриевича, сына Дмитрия Донского, который отправил туда целое войско «и жители как самого города, так и его окрестностей были крещены» (Дм. Иловайский. «Рязанское княжество» со ссылкой на Полевого).
– Было дело, защищал, – не стал спорить Константин. – Но если тебе про это известно, то ты и другое знаешь. Защищал-то я его потому, что священник целую толпу вокруг себя собрал и с факелом туда шел, чтобы богов спалить. А там его еще одна толпа ждала. И не за богов я заступался, а за свободу веры, да еще хотел смертоубийство предотвратить. И другое не забудь. Мценск – не Рязань, не Киев и не Владимир. У всех моих дружинников крест на груди имеется.
– А сколь из них в Перуново братство входят? – нашелся волхв.
– Много, – кивнул Константин. – Но я им в том не препятствую. Вот и давай-ка их не трогать. Пусть они живут с крестом на груди и с Перуном в душе. А кого выбрать – Христа или Рода с Перуном и Сварогом – пусть каждому сердце подскажет.
– Значит, нет? – подытожил Градимир.
– Значит, нет, – не стал увиливать Константин. – Проси что-нибудь иное, Градимир Буланкович, а за курицу я цену коня давать не стану.
– Курицу, говоришь? Что же ты так загорелся Урал заполучить, если он для тебя курица? – мрачно осведомился волхв.