Алая дорога
Шрифт:
Елена, напротив, предстала перед ним спокойно-уверенной, как будто поняла, что он запутался в её сетях не меньше, чем она в его, а, раз их шансы равны, что проку стесняться? Она рада была увидеть его, сейчас он один мог унять неприятные мысли.
– Алексей! Как приятно видеть вас снова. Уже неделя прошла после бала. Что-то случилось? – добавила она заботливым голосом, – вы неважно выглядите.
Вспомнив, сколько мучительных минут пережила, надеясь, что в доме раздастся звонок или курьер принесет записку, Елена хотела укорить Алексея, но передумала, наслаждаясь его близостью.
– Всё хорошо. У меня были дела, – буркнул он, уставившись на свои ботинки. – А вот вы прекрасно выглядите.
Елена улыбнулась. Алексей подумал, что его состояние теперь похоже на помешательство. Он долго сопротивлялся влюблённости и следующей за ней беззащитности, но, будучи живым человеком, не устоял. За её улыбку он готов был… Он не придумал, что именно, потому что Елена быстро заговорила, понизив голос. Интонации её мягкой речи тихо вибрировали, что свидетельствовало о волнении.
– Алексей, мне нужно посоветоваться с вами. Я… я верю, что вы выслушаете и фыркать не станете, вы ведь… – она слегка покраснела.
– Разумеется, вы можете мне всё рассказать, попытаюсь сделать всё возможное.
– Вы ведь знаете Аду Орлову? Мою подругу.
Он кивнул, продолжая сосредоточенно слушать и вспоминая, как спорил с Адой месяц назад.
– Так вот… Она, то есть мой отец… Ох. Они собрались пожениться.
При этих словах Алексей присвистнул, давая понять: «Вот дал старик!» Он не думал об Аде, но, всё же, где-то в подсознании понимал, что она достойна лучшей участи. Еленин отец не вызывал у него никакой симпатии. Даже больше – недоумение и странную настороженную жалость, смешанную с частым у него отстранением от тех, кто не признавал его.
– Да, ну так… Алексей, я всё вам скажу, но не вынесу, если вы возненавидите меня! – при последних словах она посмотрела на Нестерова огромными от страха глазами. Он мог бы подумать, что Елена выглядит жалко, но был слишком для этого влюблён, поэтому с досадой встретил эту мысль.
– Я вам клянусь, что не возненавижу вас.
– Хорошо. Не у вас одного была несчастливая семья. Моя мать зачахла в двадцать девять лет во многом благодаря отцу. Вы не представляете, каким он бывает с женщинами, причём даже с любимыми. Любить он своеобразно умеет, конечно, но… Ни во что не ставил маму, сделал её жизнь похожей на кошмар. Может, она и сама была в чём-то виновата, но всё – таки… Мы же уязвимы больше вас, а обычно все твердят, что мужчина должен быть главным в семье. Но главным же не значит – диктатором! Да, мама была слабой, но он должен был позаботиться о ней. А он, поняв это, стал шутить над ней. Ему-то казалось, что это всё безобидные шутки, а как она это воспринимала… Сидела, как статуя, и только вытирала платком глаза. А потом вовсе любовницу завёл у неё на глазах. Тут она и зачахла совсем, ребёнка носила, но не выносила. Умерла в родах. Ведь психическое состояние отражается на телесном образе, вы сами говорили мне это.
Елена поперхнулась подползшими к горлу слезами. Глаза застилала прозрачная плёнка. Алексей стоял тихо.
– Так вот, – продолжала Елена, вытерев слёзы нежной ладонью, – он её в могилу свёл. Кто-то может говорить, что она сама была в ответе за себя, виновата, что такая слабая, но… Тут уж ничего не поделаешь – свёл, и всё. Правда, переворачивать случившееся по-всякому можно, но от истины не денешься никуда. Потом вы бы видели, как он с Аглаей обращался, как с собакой какой-то!
– Аглая – это…
– Любовница его, или как сказать можно ещё – наложница, что ли. Она ему троих мальчиков родила, и все бойкие, смышлёные. А ему хоть бы что. Незаконные – и всё. Не люди, не дети. Он только меня любит, да и то, наверное, потому, что я в браке родилась. Теперь – то он строит из себя безутешного вдовца! Так он эту Аглаю… Вы бы видели, как она рыдала, когда мы совсем в Петербург переехали. А ему всё равно, только ворчал. Ну как так можно, как? – она с мольбой посмотрела на него, словно прося уничтожить несправедливость и боль. – А теперь я, как представлю, что он и Аду так же уморит, так мне жутко становится.
Нестеров молчал долго, глядя то на неё, то на струящуюся в канале воду, прозрачную и весёлую несмотря на сдерживающие её камни.
– Елена, – устало сказал он, – никто и никогда не сможет помочь всем, вылечить все пороки. Мы должны идти к этому, но по-настоящему идут только единицы. То, что вы рассказали, я не буду комментировать. Иначе получится пошло и фальшиво, как будто разряженный толстый дворянин стоит над умирающим от голода ребёнком и сочувственно кивает и, вместо того, чтобы обеспечить ему безбедную жизнь, кидает копейку. Вы не подумайте, мне очень жаль вас и вашу мать, но помочь я ничем не могу, а пустые слова бросать – не моя привычка.
– Вот я, чтобы не бросать пустые слова, попыталась спасти Аду, и всё ей рассказала.
Алексей с интересом повернулся к ней.
– И что же?
– Она устроила истерику, кричала, что я ревную.
Алексей понимал, что смеяться в такой ситуации омерзительно, поэтому сдержался, что стоило ему усилий.
– Вот и делай людям добро, не правда ли?
– Я теперь не знаю, как быть.
– Вы можете спать с чистой совестью, Елена, вы сделали всё, что могли. И, как правильно вы подметили, каждый в ответе сам за себя, так что дайте Аде думать о себе самой. Она предупреждена.
Елена неудовлетворённо вздохнула. Вокруг её рта собрались морщинки.
– А моя репутация?
– Вы думаете, что пострадала ваша репутация? – удивился Алексей.
– Конечно. Орловы теперь ославят меня.
– Если они могут это сделать, значит, совершенно точно не стоят вашего внимания. Я думаю, всё образуется, прекрасная Елена. Не терзайте своё великодушное сердце.
Елена вновь улыбнулась, ободрившись. Алексей подал ей руку, и они пошли по направлению к дому Ваеров. Как было чудесно ощущать чью-то силу, знать, что ты не одна, что тебя защитят и утешат. Елена с благоговением прижалась крепче к его телу, будто боялась, что Алексей может раствориться в воздухе.
Как было чудесно ощущать, что рядом с тобой ступает, семеня замшевыми туфельками на маленьком каблучке, прекрасная девушка, ждущая от тебя помощи и заботы! Алексей впервые со времён смерти матери так сильно привязался к другому человеку, и это чувство и пьянило, и мучило его. Он боялся, что не сможет сделать эту девочку счастливой, что она превратится в уставшую от брака растрёпанную ворчунью. «Что я такое думаю, – ужаснулся он, глядя на её тонкий профиль, – она никогда не изменится в худшую сторону».