Алая дорога
Шрифт:
– Что же ты молчишь, Ленушка? – мягко спросила Елизавета Петровна. – Не рада, что отец нашёл своё счастье?
Нужно было что-то сказать.
– О, конечно, рада… Поздравляю, папа.
Заходя на выставку русского искусства, Елена думала о будущем союзе и лихорадочно создавала перед собой картину под названием «Счастливый брак». Бесконечные адюльтеры отца, его равнодушие к страданиям ещё недавно по-своему любимой жены, ссоры, слёзы, упрёки, ненависть, болезнь, и, если и не смерть, то состояние, к ней близкое. Дать Аде вот так сломать свою жизнь, а потом смотреть, как она превращается в отупевшую старуху, какой стала мама? И тут же, глядя, как к ней спешит Алексей, решила, что выйдет замуж только за такого, как он, а ещё лучше – за него самого. Сердце её наполнилось
– Доброе утро, Елена Аркадьевна, простите за опоздание, по дороге встретил мать Пётра, так она чуть не расплакалась, что её дорогой сыночек вылетел из гнезда. А сыночку уже двадцать пять лет, представляете? – в голосе Алексея звучала ирония, но Елена уже привыкла к этому. Говорил он не зло, а остроумно, но на него всё равно часто обижались люди, лишённые воображения. Теперь это казалось Елене смешным и странным, хотя поначалу она сама опасалась Алексея. – Как можно так потребительски относиться к собственным детям?
– Наверное, она просто до безумия его любит. Со всеми матерями так.
– Нет. Не со всеми, – последние слова Нестеров произнёс медленнее, чем обычно.
Елена промолчала, решив, что он думает о своей матери, и засмотрелась на картину кисти Кустодиева. Елена всегда поражалась своеобразной красоте изображаемых им женщин. Игривая, обаятельная, до умопомрачения красивая, словно из зефира слепленная, но… «С прошлым», – невольно подумала Елена. Такие мысли после знакомства с Алексеем перестали казаться крамольными, больше не вызывали еле заметного румянца. А после сознания собственной недалекости и способности краснеть из-за ерунды, на которую нужно смотреть свободно, если желаешь шагать в ногу со временем. Да и что страшного в том, что у женщины может быть прошлое? Ничего. Зачастую это ей только на пользу.
– Вот такой была моя мать, – донёсся до Елены задумчивый голос Алексея.
Она недоуменно оглянулась на него, изящно изогнув шею, увидела нескрываемую горечь и смущенно повернулась обратно к холсту.
– Такой же красивой? – Елена ждала, что он усмехнётся, но решила сделать вид, что не понимает его едкой откровенности.
– Такой же неугомонной, – со вздохом сказал Алексей. – Не думающей ни о чём, кроме насыщения.
Елена снова развернулась к Алексею. Никто из родных не знал, что она встречается с посторонним мужчиной без компаньонки, иначе пришли бы в волнение и, скорее всего, устроили бы серьезную беседу с попирающей нормы морали Еленой. Но именно сознание того, что она идет против пожеланий семьи, пьянило Елену и представлялось приятным развлечением, тем более с Алексеем, общество которого она предпочитала всем прочим. Нестеров, статный, мрачный и в то же время открытый, позволяющий ей созерцать себя не идеализированным борцом, а живым человеком, выделялся на фоне посетителей выставки и составлял странный контраст с ними и даже воспевающими вечную красоту полотнами. Манера держаться и поведение шли ему только на пользу. Так, по крайней мере, считала Елена, смиренно опуская взгляд, чтобы не растерять слишком многого. В последнее время она начла надеяться, что заработает взаимность.
– Она умерла, ведь так?
– Да, её погубил мужчина, кто бы сомневался.
– Она…
– Покончила с жизнью после расставания с ним. Мне было тогда одиннадцать лет, и я только начал понимать что-то.
Елена смотрела на него во все глаза, не желая верить. Она всегда была чересчур чувствительна к таким вещам, ей стало страшно. Елена прекрасно понимала, что для него значит этот рассказ. Она вошла в узкий, почти закрытый круг людей, которым он доверял.
– Вы ведь не жили с ней? – решилась она на фразу, которую не сказала бы, если бы он сам не начал этот разговор.
Он вздохнул, понуро кивнув.
– Я жил с её дальними родственниками, мещанами. Они не знали ничего, кроме того, что для жизни нужно работать и накопить больше денег. Я их не виню, кто я им был, и почему они должны были обращаться со мной как со своим ребёнком? В доме и их собственных
Мать Алексея была восхитительной женщиной с ямочками на щеках, мягкими карими глазами, словно погруженными в холодную ключевую воду, и пушистыми каштановыми волосами, неизменно выбивающимися из прически, и казалась ангелом, пойманным с неба и запакованным в прекрасное полное тело. Совсем ещё молодая и жизнелюбивая, не представляющая, что кто-то может быть ей врагом, хохотушка и вдова, она была заманчивой мишенью для местных ловеласов. Овдовев в двадцать один год и родив одного сына, она хотела больше детей и любящего мужа. Но получила испорченную репутацию и необходимость отправить незаконного ребёнка подальше от любопытных глаз.
– Она могла остаться со мной, но тогда пришлось бы идти наперекор обществу, жить в уединении, а это было самым страшным, что она могла совершить. Ради меня она не бросила свет, который при малейшей возможности жаждал проглотить её и чуть не сделал это. Она могла бы жить со мной в деревне, подальше от ядовитых глаз, но не захотела, или не смогла, погружаясь в новые романы, а меня видя только по воскресеньям, на службах.
Такой была Мария Литова, в девичестве Лиговская, такой запомнил её сын, видевшийся с ней редко, но тем ярче и памятнее были эти встречи. Лишённый матери ежедневно, он относился к ней как к божеству, благоговел перед ней, и невероятно, до помешательства, любил. Она, как могла, старалась стереть лаской и нереализованной любовью горечь его без материнских дней. Самыми светлыми воспоминаниями его безрадостного детства навсегда остались её ненавязчивый запах, волосы, на ощупь казавшиеся пеплом, её мягкие белые руки, обнимавшие его худенькую шейку при неизбежном прощании. Когда она говорила своё всегдашнее: «Скоро увидимся, сынок», Алёша готов был бежать за ней, пока его не собьет карета, но эти слова всё-таки помогали ему видеть в жизни просвет. Он был сиротой с обоими живыми родителями, и это наложило свой отпечаток на его характер. Но он ни в чём не винил мать, она была неприкосновенна.
– А… а ваш отец? – спросила Елена, не стыдясь дрожащего голоса.
Они отошли от картин к окну, и теперь могли посмотреть друг на друга, оба страдающие его болью, сроднившиеся ей.
Алексей цинично присвистнул. Его лицо помрачнело.
– Ему было наплевать, хоть он и прекрасно знал, где я и что со мной. Да это вообще все знали.
– Это из-за него она… умерла?
– Нет. Она, конечно, была зависима от своих мужчин, но не до такой степени, чтобы унижаться. После такого! Знаете ли, он ведь даже не пришел ко мне ни разу. Такие люди… Вы можете видеть их каждый день и не представлять, какая гниль может быть скрыта за их гладкой ровной внешностью.
– Почему ей не помогли родители?
– Это запутанная история.
– А я люблю распутывать, – сказала Елена и оторопела от собственной небывалой дерзости.
Алексей тихо улыбнулся, совсем как она любила.
– Ее родители были выдающимися людьми. Но к тому времени, как появился я, их уже не было. Бабушка в давность была актрисой, причем довольно известной. Пережила страстный, изматывающий роман с каким-то промышленником. Затем на ней, беременной, женился мой дед. Любил он ее страстно и давно. Ее первенец, тот самый, незаконный, связался с террористами…
– Кто в наше время с ними не связан, не говоря о прошлом. Темное время было, будоражащее… – пробормотала Елена, округлив глаза.
– Именно. Его казнили вместе с дочерью его настоящего отца. Тот ведь женился и жил припеваючи. Бабушка после того подкосилась. Она и так не была крепка здоровьем после бесчисленных родов, а тут такое… Вскоре она почила. Дед держался, пока не пристроил детей, в том числе и мою мать… Анналы их жизни каким-то чудом дошли до меня через брата. Я мог бы ничего и не узнать о своих корнях, а это так горько… Словно нечем зацепиться, как растению, выброшенному на поверхность земли.