Алая королева
Шрифт:
— Значит, теперь она уверена, что вы не представляете для нее никакой угрозы! — воскликнул он. — Что вы обе преследуете одни и те же честолюбивые цели!
«Ну естественно, — мысленно усмехнулась я. — Ты-то ведь тоже надеешься, что я для тебя безопасна, что я верну сына только затем, чтобы он убил Ричарда и расчистил для тебя путь к трону. Что я позволю использовать моего дорогого Генри как орудие для реализации твоих собственных интересов».
— А что, если — не дай бог, конечно, — ваш сын Генри падет в бою? — спросил Бекингем, с тревогой глядя на меня.
— Тогда престол займете вы, — ответила я. — У меня только один сын, он единственный наследник моего дома. Никто не будет отрицать, что в случае гибели Генри ваши претензии на трон станут первоочередными. Но если он все же выживет, вы получите не только его безмерную благодарность, но и любые земельные владения, какие только пожелаете. Конечно,
Молча соскользнув со стула, Бекингем упал на колени, простирая ко мне руки в старинном жесте принесения присяги. Я, улыбаясь, смотрела на него: этот красивый молодой человек напоминал актера в маске, с его губ слетали слова, которым нельзя было верить, поскольку, клянясь в преданности, он преследовал только собственную выгоду.
— Вы примете от меня присягу верности вашему сыну? — Он поднял на меня сияющие глаза. — Примете ли вы мою клятву? Сможете ли от его лица поклясться, что в борьбе против Ричарда мы с ним будем едины? Что наши усилия будут совместными?
Сжав его пальцы в своих холодных ладонях, я торжественно произнесла:
— Именем моего сына, Генри Тюдора, истинного короля Англии, я принимаю клятву верности. Не сомневаюсь, что вы, также объединившись и с вдовствующей королевой Елизаветой, сумеете общими усилиями сбросить иго ненавистного кабана и вернуть нашей Англии радость, покой и счастье.
После обеда с Бекингемом я вновь отправилась в путь, отчего-то чувствуя себя странно удрученной. Совсем не такие эмоции должна испытывать женщина, только что одержавшая столь блистательную победу. Мне бы ликовать: благодаря мне герцог теперь считает, что именно он заманил моего сына в ловушку, вовлек его в подготовку к очередной войне и заставил участвовать в поднятом им, Бекингемом, мятеже, тогда как в действительности герцог сам угодил в сплетенные мной сети. Я полностью выполнила поставленную перед собой задачу. Теперь желание Господа будет исполнено, и все же… все же… мне не давала покоя мысль о двух мальчиках, запертых в Тауэре. Я представляла, как они, помолившись перед сном, забираются в свою просторную постель с надеждой, что уже завтра, возможно, увидятся с матерью, что дядя непременно освободит их, и не ведают, что мной, моим сыном и герцогом Бекингемом уже создан могущественный союз, что мы ждем лишь вестей об их смерти и готовы немедленно перейти к решительным действиям.
СЕНТЯБРЬ 1483 ГОДА
Наконец-то я получила то, что мне причиталось. Я унаследовала королевство, о котором мечтала, молясь Девственнице Жанне и стремясь стать такой, как она, единственная девушка на свете, которая не только предвидела возрождение своей страны, но и поняла — узнав об этом от самого Господа Бога! — что для этого следует сделать. Мои покои в нашем со Стэнли лондонском доме превратились в секретный штаб по подготовке мятежа; каждый день там появлялись гонцы, принося и унося вести о том, как идет сбор рекрутов и их вооружение, отсылая или, напротив, доставляя денежные средства, а также тайно вывозя из города собранное оружие. На моем рабочем столе, некогда заваленном книгами — свидетельствами моей преданности наукам, — теперь были расстелены тщательно скопированные карты, а в запертых ящичках стола прятались коды к расшифровке секретных посланий. Мои фрейлины привлекали к общему делу мужей, братьев и даже отцов, заставляя их клясться, что они свято сохранят тайну. Мои друзья-церковники как в столице, так и в моих провинциальных владениях, также поддерживали постоянную связь друг с другом, опутывая всю страну паутиной конспирации. Я сама решала, кому из них можно доверять, а кому не стоит, и всегда в первый раз обращалась к каждому лично. Не менее трех раз в день я молилась, преклонив колена у алтаря, и мой Бог благословлял меня на эту праведную борьбу.
Доктор Льюис по-прежнему являлся ниточкой между мной и королевой Елизаветой; почти каждый день он посещал ее, а она, в свою очередь, ставила задачи тем, кто еще оставался верен ей и принцам Йоркским; среди этих людей были и ее братья, и аристократы, и ее старые, надежные слуги. Братья Елизаветы и ее сын от первого брака с Джоном Греем рассредоточились по разным городам поблизости от Лондона и втайне вербовали на свою сторону всех, кто готов защищать Йорков; я же вербовала всех,
Герцог Бекингем, судя по всему, пока был верен нашим общим планам, но я не сомневалась: у него есть и свой план, весьма отличный от моего. Впрочем, мне он обещал, что проведет всех своих вассалов, а также тех, кто верен Тюдору, через уэльские болота, затем переправится с ними через Северн и пересечет западную границу Англии. [46] Примерно в то же время мой сын Генри должен был высадиться со своим войском на южном побережье Англии и устремиться на север. Армия вдовствующей королевы была собрана в южных графствах, где она пользовалась максимальной поддержкой. Ричард по-прежнему находился в северных графствах, и было ясно, что ему придется буквально по крохам, на ходу формировать отряды, продвигаясь на юг, к Лондону, и по дороге встретиться не с одной, а с тремя вражескими армиями. В общем, ему оставалось лишь выбрать место своего последнего боя, где его и настигнет смерть.
46
Уэльс был завоеван Англией в конце XIII в., но до 1536 г. считался автономным княжеством.
Джаспер и Генри приняли в свое войско вчерашних заключенных и уличных бродяг из самых неблагополучных городов Северной Европы. Среди их наемников были и отъявленные мерзавцы, и отчаявшиеся узники, которых выпустили из тюрьмы с одним условием: либо они честно воюют под знаменем Тюдора и в случае победы обретают свободу и часть добычи, либо возвращаются в тюрьму. Мы даже не надеялись, что они выдержат более одной массированной атаки, и уж совсем не верили ни в их преданность, ни в то, что они будут верны данному слову. Но уже одной численности этого войска должно было хватить для победы в битве. Джаспер собрал целых пять тысяч таких людей и действительно отлично их подготовил, так что теперь они способны были нагнать страху на жителей любой страны.
Ричард, находясь далеко в Йорке и наслаждаясь преданностью его жителей, для которых он был любимым сыном, понятия не имел о наших замыслах, о готовящемся в самом сердце Англии мятеже; впрочем, он был достаточно проницателен и отдавал себе отчет, что мой сын Генри Тюдор представляет собой нешуточную опасность, и все пытался убедить короля Людовика Французского создать с ним союз, условия которого предполагали бы выдачу моего сына. Кроме того, Ричард надеялся заключить перемирие с Шотландией. Он также понимал, что рано или поздно мой сын начнет собирать войско; знал он и о помолвке Генри с принцессой Йоркской, и о некоем общении между моим сыном и королевой Елизаветой, а потому вполне мог предположить, что совместные действия они начнут либо осенью, при благоприятных ветрах, либо весной. Да, все это было Ричарду известно, и наверняка он опасался новой войны. Однако он понятия не имел, какое место во всем этом отведено мне; он так и не сумел разобраться, кто я: верная жена его надежного союзника, которого он купил щедрым жалованьем, высокой должностью и подачками, или прежде всего мать человека, имеющего все права на престол. Так что королю приходилось смотреть в оба и выжидать, гася собственные страхи, недоумения и сомнения.
Но самое главное, Ричард до сих пор не замечал той огромной тени, что накрыла собой все его надежды и подточила сами основы его безопасности: он не догадывался, что его соратник и ближайший друг герцог Бекингем, человек, который помог ему взойти на трон, который присягал ему на верность, который был до мозга костей ему предан, который стал ему почти братом, не только пошел против него, но и поклялся его уничтожить. Бедный Ричард! Не ведая ни о чем, он пировал себе в Йорке, упиваясь победой и любовью своих северных друзей и сородичей, понятия не имея о том, что его лучший друг, которого он полюбил, как брата, и впрямь оказался таким же, как все братья Йорки: таким же лживым, ревнивым и завистливым.