Алая Вуаль
Шрифт:
Жан-Люк мгновенно бросается на меня, на ходу выхватывая из ножен свою Балисарду.
— Нет, остановись! — Я бросаюсь между ним и лютином в клетке. — Остановись! Он не причинил мне вреда! Он не хотел причинить мне вреда!
— Селия, — предупреждает Жан-Люк, его голос низкий и разочарованный, — он может быть бешеным…
— Фредерик бешеный. Иди и помаши на него своим тесаком. — Лютину я любезно улыбаюсь. — Прошу прощения, сэр. Что вы сказали?
— Он ничего не сказал…
Я затыкаю рот Жан-Люку, а лютин подзывает
— О… — Я тяжело сглатываю, не совсем понимая, что происходит. — Ты… да, хорошо.
Жан-Люк хватает меня за локоть.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься его трогать. Ты даже не представляешь, где он был.
Лютин делает нетерпеливый жест, и, прежде чем я успеваю передумать, протягиваю свободную руку и касаюсь кончиков его пальцев. Кожа у него на ощупь шершавая. Грязная. Как выкопанный корень. Мое имя, — повторяет он потусторонней трелью. Larmes Comme Etoiles.
У меня открывается рот.
— Слезы Как Звезды?
Быстро кивнув, он убирает руку, чтобы снова сжать свое вино, и бросает кинжальный взгляд на Жан-Люка, который насмехается и оттаскивает меня назад. Почти теряя голову от головокружения, я бросаюсь в его объятия.
— Ты его слышал? — спрашиваю я, задыхаясь. — Он сказал, что его имя означает…
— У них нет имен. — Его руки крепко обхватывают меня, и он наклоняется, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Лютины не говорят, Селия.
Мой взгляд сужается.
— Значит, ты считаешь меня лгуньей?
Он снова вздыхает — всегда вздыхает, — проводит поцелуем по моему лбу, и я слегка смягчаюсь. От него пахнет крахмалом и кожей, льняным маслом, которым он полирует свой
— Балисарда. — Знакомые запахи. Утешительные. — Мне кажется, у тебя нежное сердце, — говорит он, и я понимаю, что он говорит это как комплимент. Это и должно быть комплиментом. — Я думаю, что твои клетки великолепны, и я думаю, что лютины любят бузину. — Он отступает назад с улыбкой. — А еще я думаю, что нам пора идти. Уже поздно.
— Идти? — Я моргаю в замешательстве, опираясь на него, чтобы заглянуть на холм. Его бицепсы слегка напрягаются под моими ладонями. — Но как же остальные? В книгах написано, что в норе может жить до двадцати лютинов. Наверняка Фермер Марк хочет, чтобы мы забрали их всех. — Я хмурюсь, понимая, что голоса моих собратьев уже давно стихли. Действительно, за холмом вся ферма погрузилась в тишину и безмолвие, если не считать одинокого петушиного крика. — Где? — в животе у меня вспыхивает что-то горячее, похожее на стыд, — Где все, Жан?
Он не смотрит на меня.
— Я отправил их вперед.
— Куда?
— В La Foret des Yeux. — Он прочищает горло и отступает назад, убирая в ножны свою Балисарду, затем снова улыбается и наклоняется, чтобы поднять мою клетку. Через секунду он протягивает мне свободную руку. — Ты готова?
Я смотрю на него, и меня осеняет тошнотворное осознание. Он послал их вперед только по одной причине.
— Они… уже заманили в ловушку остальных лютинов, не так ли? — Когда он не отвечает, я смотрю ему в лицо. Он смотрит на меня внимательно, настороженно,
— Жан? — повторяю я настойчиво.
Еще один тяжелый вздох.
— Да, — наконец признает он. — Они уже поймали их в ловушку.
— Как?
Покачав головой, он решительно поднимает руку.
— Это не имеет значения. Твои клетки были блестящей идеей, а опыт придет со временем…
— Это не ответ. — Теперь все мое тело дрожит, но я не могу остановить это. Мой взгляд сужается на чисто бронзовой коже его руки, блестящих темных волосах. Он выглядит совершенно спокойным, хотя и неловким, в то время как мои собственные пряди в беспорядке прилипли к шее, а пот стекает по спине. Под грязью мои щеки пылают от напряжения. От унижения. — Как они смогли заманить в ловушку целую нору лютинов? — Еще одна ужасная мысль приходит в голову. — Подожди, а сколько времени у них ушло на это? — Мой голос повышается в обвинительном тоне, и я тычу пальцем ему в нос. — Как долго ты меня ждал?
Слезы Как Звезды умудряется откупорить бутылку и выпивает половину вина одним глотком. Он спотыкается, когда Жан-Люк осторожно возвращает его клетку на землю.
— Селия, — говорит Жан-Люк, его голос успокаивает. — Не делай этого с собой. Твоя клетка сработала, а этот даже сказал тебе свое имя. Такого раньше не случалось.
— Я думала, у лютинов нет имен, — огрызаюсь я. — И не надо снисходить до меня. Как Фредерик и остальные поймали лютинов в ловушку? Они слишком быстры, чтобы поймать их руками, и… — При покорном выражении лица Жан-Люка я падаю духом. — И они поймали их руками. О Боже! — Я сжимаю переносицу, каждый вдох становится быстрее, резче. Грудь сжимается до боли. — Я должна была помочь им, но эти ловушки… — Золотистая краска смотрит на меня, безвкусная и непристойная. — Я потратила время всех впустую.
Ты же леди, в конце концов.
— Нет. — Жан-Люк яростно качает головой, хватая меня за грязные руки. — Ты попробовала что-то новое, и это сработало.
От этой лжи у меня под глазами скапливается давление. Все, что я делала последние шесть месяцев, — это пыталась, и пыталась, и пыталась. Я поднимаю подбородок, жалобно фыркаю, но при этом заставляю себя улыбнуться.
— Ты, конечно, прав, но нам пока не стоит уходить. Там может быть еще что-то. Возможно, Фредерик пропустил несколько…
— Это последняя из них.
— Откуда ты можешь знать, последняя ли она? — Я закрываю глаза, пока мой разум окончательно не приходит в себя. Когда я снова заговорил, мой голос был тихим. Пораженный. — Это ты послал его ко мне? — Он не отвечает, и его молчание проклинает нас обоих. Я распахиваю глаза и хватаю его королевско-голубой плащ, трясу его. Трясу его. — Ты поймал его сначала, а потом пробрался сюда и отпустил?
— Не смеши меня…
— Правда?