Албазинец
Шрифт:
Русским и впрямь тогда быстро удалось найти общий язык с даурами. Это был трудолюбивый народ. Они сеяли ячмень, овес и просо, имели большие стада, ездили на волах и лошадях. В отличие от живших выше по Амуру братских и намясинских тунгусов, которые нередко нападали на селенья казаков, уводя у них скот и лошадей, эти, напротив, делились с русскими всем, что имели. Более того, будучи отличными стрелками из лука, они часто вставали на сторону казаков, когда тем приходилось отражать нападения кочевников и маньчжуров.
Так бы, наверно, и продолжалось, если б однажды люди Хабарова вдруг не обнаружили, что дауры ушли из своих улусов.
29 сентября увидели селение на левом берегу Амура, где и решили поставить острог и зазимовать.
А рано утром следующего дня около тысячи дючеров и ачан подошли к острогу и подожгли его со всех сторон. В остроге в это время оставалось чуть больше сотни русских. Устоять против ружей и пушек нападавшие не смогли – бросились к реке, где у них наготове стояли большие струги.
После этого крепость основательно укрепили. А в конце ноября уже зимником сто двадцать казаков были отправлены в улусы, откуда они возвратились с богатым ясаком.
Больше казаков никто уже не трогал. Зима прошла в сборах ясака и поисках пропитания. Местные князцы, поначалу испугавшиеся чужаков, вконец поняли, что особо-то их никто неволить не собирается, поэтому и пошли под высокую руку русского царя, за что их людям была обещана защита от маньчжурских набегов.
Казалось бы, ничто не предвещало беды. Но вот в конце марта к стенам крепости с маньчжурской стороны подошла, как писал Хабаров в своей отписке якутскому воеводе, «сила богдойская, все люди конные и куячные [17] ». На вооружении двухтысячного маньчжурского войска были пушки, скорострельные пищали и петарды. Командовал им военачальник Хайсэ.
17
Куяки (куячные одежды) – латы из кованых пластинок.
Дежуривший на подзорной башне казак первым заметил маньчжуров и забил тревогу. Тут же крепость пришла в движение.
– Братцы-казаки! – гремел есаул Андрей Иванов. – Ставайте наскоре и оболокайтесь в куяки крепкие! Не посрамим же Русь святую! Ура-а! – закричал он.
– Ура-а-а! – подхватили его клич казаки.
Но не все казачки успели надеть доспехи, потому как богдойцы, даже не встав лагерем, сходу начали штурмовать крепость. Потому многие бились, как отписал Хабаров в Якутск, «в единых рубашках».
Свист пуль, взрывы петард, крики, стоны раненых…
– За Русь-матушку! – кричали казаки. – За веру нашу православную!
Кричали и падали, сраженные свинцом.
– А ну не дадим узкоглазым поизгаляться над нашими мертвыми телами! – взывал голос есаула Андрея Иванова.
– Бей их! Бей проклятых басурман! – в ответ неслось со всех сторон.
В какой-то момент казаки дрогнули. Это когда богдойцам удалось сделать
– Не жгите и не рубите казаков, емлите их казаков живьем!
Люди уже было стали мысленно прощаться с жизнью, когда вдруг услышали зычный голос атамана.
– Казачки! – взывал Ярко Хабаров. – Братушки мои! Ну же, соберитесь с силами! Не таких ворогов били – и этих побьем! Только в полон не сдадимся! Лучше смерть, чем позор!
Слова атамана подняли дух казаков. Там, где был пролом в стене, они выставили большую медную пушку и стали бить по врагу в упор. Били они и «из иных пушек железных» и «из мелкого оружия». Маньчжуры в конце концов не выдержали и отступили. Но казаки не дали им опомниться. Поздно вечером, надев на себя железные куяки, они предприняли смелую вылазку во вражеский стан, где нагнали на богдойцев такого страху, что те, бросив все свое оружие и снаряжение, дали деру. Тем и закончилась битва при Ачан-городке. Отряд Хабарова, уступавший в силе маньчжурскому войску, потерял в ней убитыми только десять человек, тогда как богдойцы оставили на поле брани около семисот своих людей.
Трофеи достались казакам богатые – несколько сот лошадей с хлебным запасом, оружие, а ко всему прочему еще и восемь боевых знамен. Были и пленные.
Один из пленников рассказал, что за продвижением русских по Амуру давно и внимательно следили маньчжурские соглядатаи, которые каждый день посылали свои донесения в город Нингута, к тамошнему посаженику, который, в свою очередь, извещал обо всем императора. И однажды в Нингуту пришел приказ – немедля собрать войско великое и идти на казаков, чтобы одних, как показал пленный, побить, а других вместе с оружием живыми доставить в Пекин.
После той кровавой битвы с маньчжурами Хабаров понял, что закрепиться русским на Амуре удастся только в том случае, если все его левобережье будет обустроено крепостями и на помощь первопроходцам прибудет большое войско. Об этом Ерофей сообщил якутскому воеводе в подробной отписке. В ней же просил о помощи и сообщал о своих дальнейших планах.
Однако воевода понимал, что у него не хватит сил, чтобы закрепиться на Амуре, и, в свою очередь, обратился за помощью к царю Алексею Михайловичу, для чего отправил в Москву верного сподручника Хабарова Дружинку Васильева Попова.
Царь обещал помочь. Однако вместо обещанного им войска в Даурию в 1653 году прибыл его личный посланец московский дворянин Дмитрий Иванович Зиновьев, которому было приказано собрать подробные сведения о новых землях, о возможностях их освоения и потребных силах для обороны.
Четыре недели находился Зиновьев на Амуре, после чего отбыл в Москву, захватив с собою Ерофея. Прямой и честный Хабаров не пришелся по душе спесивому и властолюбивому вельможе, а ко всему прочему не понравились ему и вольнолюбивые порядки на Амуре, вот он и решил предать того суду. Вроде как заподозрив в утайке ясака. А перед тем царский посланец и в лицо Ярке Хабарову плевал, требуя отчета, и за бороду драл, при этом пытаясь вооружить против него его товарищей. Вот так, пережив на Амуре три тяжелейших года ратных трудов и добившись немалых успехов в деле освоения Приамурья, Ерофей Хабаров по прозвищу Святицкий впал в опалу. По пути в Москву и в самом стольном граде, претерпев унижения, он прожил два года, может быть, самых трудных в своей жизни.